– Вас зовут…
– Кристина. Мама сказала, что вы можете…
– Могу отвести вас к человеку, который сможет вас научить. Захочет или нет – не знаю. Выбор за ним. Согласны?
– Э… да.
Я достала телефон и набрала номер Прохоровны.
– Добрый день. Вы на месте? Можно подойти с человеком?
– Валяй.
– Сейчас будем. – Я дала отбой. – Пойдемте, Кристина, здесь рядом.
Она ошеломленно пошла к двери. Я рассматривала тощую фигурку, затянутую в черные брюки и корсет, и думала, что такой работник Ей вряд ли понадобится.
В коридоре навстречу попалась бабушка Коли Лазаренко. Она опоздала на прием и теперь остолбенела при виде моей спутницы.
– Я вернусь через пять минут, подождите, пожалуйста.
– Да-да… Я за рецептиком…
По-моему, ей хотелось перекреститься. А Кристина расцвела на глазах. Вот что ей нужно: внимание. Но других средств для его получения она не знает. Или не хочет знать. Гораздо проще наложить черно-белый грим и одеться в броские тряпки, чем тренироваться или учиться изо всех сил.
– Нам сюда.
Прохоровна возникла на пороге морга во всей красе: клеенчатый фартук, перчатки, «Прима» в углу рта.
– Анна Прохоровна, это Кристина.
Черные глаза-бусинки смерили нас немигающим взглядом рептилии.
– Ну ладно, пошли. Как раз работа есть.
Она легонько пихнула Кристину в поясницу, направляя в открытую дверь морга, и оглянулась на меня. Взгляд говорил: «Подожди!», и я осталась ждать.
Ждать пришлось недолго. Минут через десять Кристина вышла, пошатываясь, – и в каком виде! Судя по всему, она недавно пообедала спагетти с томатным соусом, и все это украшало сейчас ее одежду. А еще она была насквозь мокрой, словно попала под ливень. Черно-белые разводы расплывшегося грима добавляли живописности красным потекам рвоты. Судорожно всхлипывая и икая, пытаясь достать из кармана мобильник, она прошла мимо, еле держась на ногах, и поплелась к выходу из больничного двора.
Ну что ж, сеанс шоковой терапии проведен. Эффект можно отследить позже…
– Ты кого мне привела?
Прохоровна стояла на пороге и сверлила меня взглядом.
– Кто нашелся, того и привела, – ответила я с вызовом.
– На хера мне эта сявка?! Говорю: поворачивай жмурика с боку на бок, а я мыть буду. Запарка у меня, трое сегодня, рук не хватает. Только шланг взяла, а она пискнула и с копыт долой! И хоть бы старые были жмурики, из невостребованных, безымянных – так нет же: свежие, хозяйские.
– У нас на первом курсе тоже иногда в обморок падали, даже парни. А потом ничего… – почему-то взялась заступаться за девчонку я.
– Ничего – и есть ничего. Ни богу свечка, ни черту кочерга, и внутри ничего, – выпалила старуха и осеклась.
– Что значит «внутри ничего»?
– Не лезь, куда не надо. Что сказано, то сказано, и точка, – отрубила она.
– Так не подходит?
– Да кому такое нужно? Ни мне, ни Ей. Пустышка, да не простая, а с фанаберией.
– Ну, не обессудьте, Анна Прохоровна.
– Да ладно уж. Чего Бог не дал, того негде взять. Может, и правда, кто из синяков кладбищенских сгодится.
– Вы ее что, из шланга поливали?
– А че, – окрысилась старуха, – нужно было одеколону дать понюхать? Духов «Персидская сирень»? Так их у меня отродясь не было!
И тут я не поверила собственным ушам: Прохоровна затряслась от смеха.
– Ой, не могу, – придушенно выговорила она, – ты рожу ее видела? Кикимора, одно слово. И не скажешь, когда страшнее: сухая или мокрая… Ладно, давай, у меня работы много.
– И я с приема убежала. Анна Прохоровна, вот вы говорите, что у нее внутри ничего…
– Молчи, сказано было!
– Молчу. А во мне что?
– Что-что… Огонь, – неохотно бросила Прохоровна и закрыла дверь у меня перед носом.
Я пошла обратно, вспомнила, что меня дожидается бабушка Лазаренко, и ускорила шаг.
Выписав рецепт и послушав про Колины успехи во вспомогательной школе, я вдруг вспомнила слова Прохоровны и спросила:
– Галина Ивановна, не знаете, продаются еще духи «Персидская сирень»?
– Да в любом киоске! А еще Коленька выучил стишок, в следующий раз придем вместе, и он вам расскажет!
– Обязательно. До свидания, Галина Ивановна.
Колины успехи меня уже не касаются. Если все будет идти, как идет, то через месяц меня здесь не будет. Кристине я продемонстрировала, что ее мечта требует много тяжелой и грязной работы. Если не испугается, то она взрослее, чем показалась. А остальное зависит только от нее.
Закон парных случаев никто не отменял, и вскоре я убедилась в этом в очередной раз.
– Скажите следующему, пусть заходит.
Я продолжала строчить в амбулаторной карте, когда хлопнула дверь.
– Садитесь, пожалуйста, одну минутку…
Я оторвала взгляд от незаконченной записи, увидела вошедших, и у меня упало сердце.
Я хороший диагност, могу сказать без лишней скромности. Но здесь не надо ни опыта, ни изощренного клинического мышления. Достаточно только хорошей зрительной памяти. А кто видел это хотя бы раз вживую – не забудет.
– Слушаю вас. Что беспокоит?
На коленях у совсем юной матери сидел ребенок с синдромом лица эльфа. Да он и не сидел, мать привычно поддерживала его за плечи и под колени.
Направление из сельской участковой больницы. Течение беременности… родов… задержка в развитии… назначена консультация.
Я задавала все необходимые вопросы, записывала ее тихие ответы, и каждый из них звучал как удар молотка, заколачивающего гвоздь в крышку гроба.
Она смотрела на меня с надеждой. В городе помогут, не зря же она с рассвета тряслась в разбитом автобусе по горному серпантину. В городе обязательно помогут…
Мне-то уже все ясно, а как сказать об этом ей? Первый ребенок, свекровь ворчит, что у них в роду такого не было, это наверняка она виновата…
Что бы там ни было, а точку поставит генетическая экспертиза.
Я расписала назначения и стала заполнять бланк направления к генетику. Нестриженая челка лезла в глаза, я убрала ее, нечаянно взглянув на ребенка сквозь пальцы, – и чуть не выронила ручку. На коленях у молодой женщины сидело создание, которое не могло быть человеком.
Прямые серебристые волосы. Белоснежная кожа. Громадные зеленые глаза, резко поднимающиеся к вискам. И холодный взгляд старого, мудрого и безразличного ко всему окружающему существа.
– Ты кто? – спросила я, убрав руку от глаз и продолжая писать.
