– Мы ей ни в чем не отказывали, ничем не напрягали, пусть только учится. А она этой готикой увлеклась. У них у всех ветер в голове, какой с них спрос? Вот мы в свое время… Во всем черном ходит, глаза размалевала, потом вот это нашла в Интернете и совсем от рук отбилась. Вы только гляньте!
М-да… Пирогов с его «ледяными скульптурами» умер бы от зависти, увидев это. Скульптуры из пластифицированных трупов – ну-ну… Хорошие у этого Гюнтера фон Хагенса препараторы, не то что вечно пьяные лаборанты с кафедры нормальной анатомии.
– Представляете, у нее вся комната этим увешана! Вбила в голову, что будет у него работать, изготовлять всю эту гадость. Сутками сидит в Интернете, ищет новые фотографии, любуется, распечатывает… Учебу забросила, еще с той сессии хвосты. Помогите, доктор, пожалуйста, мы хорошо отблагодарим!
– Она совершеннолетняя?
– Э… да, восемнадцать уже исполнилось.
– Значит, она вправе делать все, что хочет, не оглядываясь на ваше мнение…
– Глупость какая! Да она еще дите!
– …до тех пор, пока не причиняет вреда себе или другим. Вы можете только предложить ей прийти сюда, ко мне. Придет или нет, ее добрая воля.
– А как сделать, чтобы пришла?
– Скажите, что нашли место, где ее могут научить работать с трупами.
– Вы что, серьезно?
– Вполне. Вы же ей наверняка говорили, что она дурью мается, зря тратит время, что все это глупости и так далее?
– Ну-у-у… да.
– И результат?
– Она с нами почти не разговаривает. Спросишь – ответит, но смотрит как на пустое место. И из комнаты почти не выходит, сидит там со своими страшилами, все стены ими завешаны, живого места нет. Говорит все время по телефону с подружками про эстетику смерти, восхищается этим доктором, как там его…
Тут она расплакалась, размазывая яркие тени.
– Понимаете, она нас презирает. Считает, что мы – «отстой». Ох, доктор, это так тяжело. Одна она у нас, всю жизнь жилы из себя тянули, чтобы у нее все было: и компьютер, и тряпки… Институт, на платном отделении… А ей плевать, кроме этой мерзости все безразлично.
Держи себя в руках. Нельзя исправить все и сразу…
– Поменяйте тактику. Скажите, что все обдумали и поняли, что были неправы. Что она уже взрослая и имеет право на свое мнение.
– Да вы что!
– Не перебивайте, пожалуйста. Вам нужен результат, так давайте на него работать. Скажите, что готовы оплачивать репетитора по немецкому, чтобы она хорошо выучила язык и смогла работать у этого… доктора Смерть. И что есть место, где можно практиковаться уже сейчас. Кстати, как ее зовут?
– Кристина. А что вы с ней будете делать, когда она придет?
– Что вы пообещаете, то и сделаю – отведу в место, где она сможет посмотреть, чем же собралась заниматься. А вот ее реакцию предугадать трудно, и любую вам придется принять.
– А это поможет?
– Поможет наладить контакт, пока еще возможно. А дальше посмотрим.
– Мы вам будем так благодарны!
Она встала и неловко затопталась на месте, сжимая сумочку.
– Только, пожалуйста, доктор, анонимно, без фиксации! Мы отблагодарим.
– Судя по вашим словам, здесь нужно не лечить, а работать с психологом. Я посмотрю и уточню для себя. До свидания. Скажите, пусть заходит следующий.
«Отблагодарим», как же. От тех, кто это повторяет как попугай, паршивой шоколадки не дождешься…
– Добрый день, присаживайтесь. Слушаю вас.
После приема я зашла к Прохоровне и застала ее все на той же скамейке. Похоже, она не может отойти от морга дальше определенного расстояния… Но свои предположения я оставила при себе.
– Ну? – проскрипела старуха. – Есть кто?
– Добрый день, Анна Прохоровна. Да, вроде есть, но сама еще не видела.
– Не боись ты, я же вижу, что боишься. Никто твоему шибанутому ничего не сделает. Он сам должен согласиться. А еще я его смотрю-отбираю – и Она.
– Она? – повторила я, чувствуя, как сжимается сердце.
– А то кто ж? Ей барахло не требуется, Она им гребует. Из всего нашего барака одна я подошла… а лучше бы не было этого! Да что теперь говорить.
– А как Она его смотрит? – выговорила я с трудом.
– Скрозь меня, – просто ответила Прохоровна. – Я для Нее как этот… у военных-то в сумке на шее висит…
– Бинокль?
– Ага.
Повисла пауза. Мне потребовалось время, чтобы все это переварить.
– Она и сейчас смотрит?
– Нет. И не суйся, куда не надо. Поняла?
– Поняла. А телефон у вас есть, Анна Прохоровна?
Старуха пошарила в кармане халата и вытащила дешевенький мобильник из тех, что покупают первоклассникам и старикам. Сзади к корпусу была приклеена скотчем бумажная полоска с крупно написанным номером. Я забила его в свой телефон и попрощалась. Старуха молча кивнула в ответ, но окликнула меня, едва я повернулась, чтобы уйти:
– Стой, послушай, что скажу. Ты с этим, с лепилой моим, поменьше языком трынди. Гнилой он мужик. Стукач. Я их после лагеря за версту чую. Поняла?
– Поняла, – ответила я ошеломленно. – Спасибо, что предупредили. Так я позвоню.
– Давай звони, ждать буду.
На подкашивающихся ногах я добрела до ближайшего киоска, купила бутылку воды. Ледяная газировка помогла прийти в себя.
Денек выдался… Психологическая помощь упырям и готам… А кто поможет мне? У кораблика по-прежнему две мачты. Валерка – стукач? Но кому я могу быть интересной? Нищий врач с двумя детьми. Какие такие спецслужбы во мне нуждаются?
Кристина появилась через два дня, в самом конце приема. Узнать ее было легко. Известково-белое лицо с черными губами и толстыми черными стрелками до висков. Черные тени делали лицо похожим на череп. Сухие, сожженные краской волосы падали на лицо черными прядями, похожими на перья дохлой вороны. За толстой штукатуркой макияжа едва просматривалось детское личико с заостренными чертами. Серенькая мышка, отчаянно пытающаяся быть замеченной, беззвучно кричащая миру: «Мне плохо! Мне скучно! Я совсем одна!»
– Мама сказала, что вы можете меня устроить…
Явно привычная, наработанная гримаса: почти прикрытые глаза и задранные брови. Говорит еле слышно, надменно-скучающим тоном, снисходя к собеседнику. Инфантильна, плохо воспитана, избалована. Психологу работать и работать, но это не мои проблемы.
– Здравствуйте.
Брови вздрогнули и опустились на место, глаза открылись. Она увидела меня, а не пустое место и не инструмент для исполнения своих желаний.
– Э-э… здравствуйте.
