Прадед не дал погубить семью ни голоду, ни Гражданской войне. Неужели почти сто лет спустя я не сделаю для этого все, что только возможно?
Вернитесь на землю, доктор. Посчитайте лучше стоимость того, что лежит в ящике для постельного белья под кроватью. И прикиньте, во что обойдется аренда сейфовой ячейки…
Никогда не любила ходить на вскрытия, но идти надо. Я толкнула массивную дверь, покрытую облупившейся краской непонятного цвета, и оказалась в Валеркином царстве. Или в царстве Ее, чьей рабыней стала несчастная Прохоровна?
Валерка сидел в кабинете и заполнял какую-то документацию, щелкая калькулятором. Увидел меня, кивнул и помахал рукой в направлении потертого кресла в углу, не отрываясь от своих таблиц. Я села и дисциплинированно скрестила щиколотки, чтобы штанины не поехали вверх и не открыли пробивающуюся рыжую шерстку. Она вылезает все быстрее и быстрее. Пора переходить с льняных брюк на джинсы с носками и кроссовками, пусть не по правилам хорошего тона носить их на работу…
– Все! – с облегчением выдохнул Валерка. – Наконец сошлось, третий раз переделываю. Кто это все придумал, все эти формы, не твои пациенты?
– Обижаешь, начальник! Это враги рода врачебного придумывают, – сказала я искренне, вспоминая все отчеты, которые приходилось заполнять год за годом.
– Ты что хотела-то?
– Узнать. Кравченко ночью умер в реанимации. Ты уже вскрыл?
– Еще утром.
– И что там? Я его смотрела перед смертью.
– Сепсис. Давно такого не видел. Печень на ладони не удерживается, течет между пальцев. На чем он сидел?
– Лаборатория скажет. Стимуляторы какие-то. Может быть, «винт», может, что-то новенькое. Пытливая мысль не дремлет.
– Угу. Чаю выпьешь?
– Наливай. Могу за пирожками сходить.
– Не надо, у меня печенье есть. И вообще, поговорить надо. Дело есть.
Я насторожилась. Опять его дядька допился до чертей? Сказал бы уж сразу.
Чай заварился, и я стала прихлебывать пахнущий ароматизаторами кипяток, заедая его овсяным печеньем. Валерка пил чай и посматривал на меня поверх края тяжелой керамической чашки. Этот взгляд нравился мне все меньше и меньше.
– Валер, слушай, что ты на меня смотришь как на бомжа-подснежника? У меня что, помада потекла или прыщ на носу вскочил?
– Нет, что ты. Просто… извини, у тебя все в порядке? Ты что-то резко похудела.
– Нет, не все, – сказала я с раздражением. – Я обследуюсь.
– Если нужно, могу устроить консультацию. Одногруппник в диспансере работает. Толковый, с высшей категорией.
– Каком диспансере? Кожно-венерическом?
– Нет, в онко. Оля, ну что ты язвишь, в самом деле. Ты же знаешь, все лечится, только захватить надо вовремя. Ты сколько потеряла? Килограммов пять?
– Четыре семьсот, – автоматически сказала я, сразу рассердившись на себя за эти слова.
– Ну сама же видишь. Так дать телефон?
– Давай.
Пока он записывал телефон на ярком стикере, я молча злилась на себя. Ладно, умирать собирайся, а рожь сей… Информация лишней не бывает, телефон хорошего врача и рекомендация на дороге не валяются.
Валерка протянул яркий листочек, и я сунула его в карман.
– Спасибо. Это и было дело?
– Нет, дело еще впереди. – Он понизил голос: – Нашелся юрист, дорогой, но этих денег стоит.
– Ты все о том же?
– Да. О доме. Я тогда бабкину квартиру продал. Жить есть где, но, сама понимаешь…
– Понимаю. И что от меня требуется?
– Подписать договор, чтобы он мог работать.
Мне осталось совсем немного. У кораблика еще две мачты. Девчонки будут моими наследницами, и у них появится хоть какой-то шанс.
– Давай подпишу.
Я прочла договор – ничего особенного, стандартный – и подписала там, где стояла галочка.
– Доверенность надо?
– Пока нет. Если понадобится, он скажет.
Что изменилось в Валеркином лице? Глаза дернулись во внутренний контроль – что он хотел скрыть? Подозрения? Я знаю свой диагноз – носительство оборотня. Надо будет внести в МКБ-10 – если успею…
– Хорошо, Валер, спасибо. Держи меня в курсе дела.
– Договорились. Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!
– Пока мы едины, мы непобедимы!
Я отсалютовала Валерке сжатым кулаком и вышла в коридор с чувством непонятного облегчения.
И тут меня перехватила Прохоровна:
– Ты-то мне и нужна, лиса. Разговор есть.
– Добрый день, Анна Прохоровна. А о чем?
– Я тебе помогла?
– Да.
– Вот и ты мне помоги. – Она понизила голос. – Амнистия мне выходит.
Мне стало холодно, по спине побежали мурашки.
– Сама сказала, – почти шептала Прохоровна, – найди себе замену, говорит, и вали…
– Куда? – спросила я и сразу осознала глупость вопроса.
Старуха молча ткнула корявым указательным пальцем вниз – в выщербленный плиточный пол.
– Сменщик мне нужен. Кто сюда пойдет на Нее работать? Только кто из твоих божевильных.
– Из моих – кого?
– На голову больных! Ты всех своих знаешь, есть подходящий кто?
Я лихорадочно перебирала в памяти кандидатов. Юрков в стационаре… Зельдин на спецухе
[5]… Ермолаева уехала к родне в Курск, может, еще вернется, но когда?
– Вот так, навскидку – пока никого. Может, кто новенький появится.
– Смотри, на тебя вся надежда.
– Может, на кладбище кто найдется? Из алкашей-могильщиков, а?
– А что, и такого можно. Молодец, головастая. Я вот не смекнула. Но ты все равно поищи, глядишь, кто и найдется.
– Допустим, найдется. А дальше что?
– Пришли сюда, я тут сама разберусь. Да не шугайся ты, без его согласия ничего с ним не будет. Я вот тоже в свое время согласилась. Ну, ищи, а то Она ждать не будет, непривычная. У Ей все по ее должно идти…
Прохоровна резко оборвала разговор и заковыляла прочь по обшарпанному коридору. А я бросилась к двери, словно за мной гналась сама Она, здешняя хозяйка, госпожа и повелительница.
Прохоровна оказалась везучей. Подходящий кандидат объявился через пару дней. Полная дама бальзаковского возраста, с ярким макияжем и копной пергидрольных волос трещала как канарейка, часто-часто моргая и поправляя на груди ажурный золотой кулон величиной с кофейное блюдце. Мне оставалось только кивать и вставлять реплики в ключевых местах.
