Глюк ауф – счастливо подняться. Счастливо подняться нам всем из этой ситуации, в которой мы оказались. Из бездомности, из неуверенности в завтрашнем дне, из работы «на унитаз», а не на перспективу.
Рынок, поворот к универмагу – пора набрать Романа.
– Я подъезжаю, пусть спускается.
– Угу.
Немногословный ты наш… А чего ожидать, у анестезиолога-реаниматора пациенты обычно не разговаривают.
Роман ждал в гостиничном холле. Рядом с ним стояла полноватая крашеная блондинка, судорожно тискающая сумочку.
Та-а-ак… Красноватый неустойчивый загар. Осветленным волосам солнце и морская вода не пошли на пользу. Турецкий сарафан явно с базара. Лицо чуть одутловатое, глаза красные – не спала ночь, плакала. Явно вариант «мать моих детей». Золушка. Любовниц и партнеров по бизнесу возят не сюда. А с этой и Черного моря достаточно.
– Рассказывайте, что у вас случилось.
Почему у них у всех такой одинаковый сценарий? Приехали отдохнуть. Два дня спал. Потом пил десять дней подряд. Что пил? Все: пиво, водку, вино, коньяк. Сколько? Не знаю. Много. Последние два дня не пьет. Не спит. Заговаривается. Озирается, от кого-то прячется. Ночью пытался убежать, еле поймала на лестнице. В номере – ну, сами увидите. Нам уезжать скоро. Помогите. Я заплачу сколько надо.
Я посмотрела на Романа, стоящего чуть сзади Золушки. Он молча опустил веки – финансовые вопросы улажены.
– Раньше была когда-нибудь «белочка»?
Голубые глаза дернулись влево-вниз, но она тут же восстановила контроль.
– Нет, никогда. Он вообще очень мало пьет. Только пиво.
А врать-то зачем? Никому от этого легче не будет.
– Ну, пойдемте в номер.
В двухкомнатном люксе все было вверх дном. Пахло по́том, перегаром и страхом. Мы втроем едва помещались в крохотном тамбуре. От одного взгляда в полуприкрытую дверь у меня защемило сердце. Здоровый мужик с отечным застойно-красным лицом и налитыми кровью глазами сидел на полу, привалившись к балконной двери, и тянул изо рта невидимую нитку, «сматывая» ее в клубок. Сзади не подойти… Балкон, черт его возьми, – выпрыгнет, и привет!
Я аккуратно прикрыла дверь и, не чувствуя ничего кроме злобы на эту лживую курицу, прошипела:
– Сколько раз была «белочка»? По-настоящему? Ну?
– Три за последние два года.
– В больнице лежал?
– Нет, дома. Нам бы только добраться, там у нас свой нарколог.
– Подшивался?
– Давно еще, мы только поженились. Потом убрал ампулу. Уже пять лет без нее.
– Травмы головы были?
– Три года тому назад разбился на машине, в неврологии лежал.
– Что ставили?
– Закрытую черепно-мозговую.
Час от часу не легче. Ладно, что есть, от того никуда не денешься. Только бы его выманить из комнаты с балконом.
– Оружие у него есть?
– Нет. Ножи я убрала к себе в сумку.
Я оглянулась, ища что-нибудь подходящее, и сунула ей в руки мыльницу.
– Позовите его сюда. Скажите, что ему звонят – ну, кто-нибудь из знакомых. Дайте ему в руки это. Пока он будет говорить, захлопните дверь в комнату с балконом. Дверь сюда не закрывайте. Да, что он ночью говорил?
– Говорил, что тут провода протянуты из стены в стену, как сеть. Ползал по полу под этими самыми проводами. Будто по ним ток идет и они гудят. Меня сукой обзывал, говорил, что у меня кругом любовники…
Тут она все-таки расплакалась. Я дала ей на это несколько секунд и повторила инструкцию.
Роман подобрался. Сейчас был его ход.
– Сережа, тебе Пашка звонит, иди сюда!
– Принеси! – отозвался мужик.
– Он на городской звонит!
– Ёптыть, ни одна сука ничего сама не может… Иду!
Мы с Романом, не сговариваясь, шагнули в туалет и прикрыли за собой дверь, она пошла навстречу мужу, сжимая дурацкую яркую мыльницу.
Сквозь две незакрытые двери мы слушали, как пациент матерно объясняет Пашке, какой он бестолковый мудила, долболоб, и еще много чего – пока не услышали, что дверь в комнату с балконом захлопнулась.
Первым пошел Роман. Увидев его, клиент оторвал от уха мыльницу, по которой общался с неведомым Пашкой, рявкнул: «Еще один Валькин е…рь!» – и попер на него как танк.
На меня он внимания не обратил. А зря. Когда он замахнулся на Романа, я в лучшем стиле Таськи-санитарки прыгнула на него сзади: наволочку на голову и концы крест-накрест рывком, хлесткий удар по сонным артериям.
Роман нырнул ему под руку и провел свою фирменную подсечку. Клиент рухнул, как свергаемый памятник, и Роман тут же оседлал его, вытаскивая из кармана вязки.
Мощный, налитый медвежьей силой клиент и весил за центнер. Так что наволочку я сняла, лишь когда мы надежно прификсировали его к кровати.
– Он что, занимался чем-то? – пропыхтел Роман, затягивая узлы-констрикторы.
– Борьбой… давно еще… – ответила Золушка.
– Идите в аптеку, купите все по списку, – вмешалась я.
Когда ее босоножки простучали вниз по лестнице, капельница была уже подвешена к форточке, клиент перестал мычать и дергаться. Роман еще раз проверил давление и пульс и устроился в кресле.
– Ну, вроде процесс пошел, – удовлетворенно констатировал он. – Только объясни: на черта ты ей сунула эту мыльницу? Не проще было дать мобильник?
– Проще, но это параллельная диагностика. Симптом Ашаффенбурга положительный.
– И что это дает?
– Плохой прогноз, тяжелое течение делирия. Органика уже есть: борьба, втыкание головой в пол, с его-то массой, ЧМТ, стационар. Не первый делирий. Вторая стадия алкоголизма. Вся картина, которую мы увидели. И Ашаффенбург положительный. На кафедре нам говорили, что он сейчас почти не встречается, а я чем дольше работаю, тем чаще его вижу. Хреновое у мужика будущее, если пить не бросит. Но это уже не наши проблемы. Ты же слышал, у него свой нарколог есть. Наше дело маленькое: вывести из психоза. Твоя задача – держать давление. Моя – чтобы он получил свою дозу всего, чего нужно. И все.
– И зачем тебе это? – задумчиво сказал Роман. – Зачем тебе эти алкаши и психи?
– Каждый по-своему с ума сходит. Зачем тебе твои полутрупы? Недобитые, резаные, после автодорожек? Почему Генка пару дней не пооперирует и начинает стонать: «Ох, давно я руки в животе не грел!»? И вообще, в медицине нормальные люди не работают.
Роман кивнул и ловко заменил капельницу.
– Подожди, я седуксен добавлю. Три «с»: седуксен, сон, санитары – классическая схема при «белочке».
– А санитары-то кто? – хмыкнул Роман.
