Кто он? Чья это извращенная логика: обрадуйся тому, что становишься оборотнем, – и останешься человеком?
А что, если он безумен? Или это я потихоньку схожу с ума, разговаривая с живущим во мне оборотнем? Время работает против меня. Против меня всё, но я не сдамся. Слишком многое поставлено на карту.
Оборотень живет во мне, растет, набирает силы – как росток, который проламывает асфальт, стремясь к солнцу. Росток ни в чем не виноват. Он просто хочет жить – как ты и я.
Поговори со мной, Хино-сан. Скажи мне что-нибудь. Мне так страшно и одиноко в осенней ночи – как и тебе, наверное. Скажи мне что-нибудь, Изуми…
– Карма. Это карма.
В уже привычном полусне мне начал слышаться далекий ритмичный гул, словно где-то шумело море. Он звучал негромко, не делаясь ни слабее, ни сильнее, и в конце концов в нем стали различимы слова.
Я прислушивалась изо всех сил, но смогла уловить только конец фразы:
…о, как тяжко идти, как горько
по тропе ночных сновидений!
Тропа лежала передо мной, как мост из густой серебристой паутины, уходящий вперед и вверх, окруженный со всех сторон тусклым мерцающим светом. Я чувствовала, что там, где-то далеко, меня ждут. И ступила на неожиданно упругую серебряную сеть с тем же чувством, с каким когда-то входила в воду, еще не умея плавать. Я научусь, я смогу, я дойду.
Казалось, я иду по узкому подвесному мосту, который реагировал на всякий мой вздох и любое движение. Сражаясь за каждый шаг, мокрая от пота, я потеряла всякое представление о времени. Очнулась только на опушке леса, куда уходила другая тропа – самая обычная, протоптанная по скудной подсохшей траве. Отступать не было смысла, и я пошла дальше.
Тропа быстро привела в густой лес. Она вилась между деревьями, ныряла в заросли кустарника, от нее постоянно отходили тропки – то узкие, едва видные в полутьме леса, то куда более широкие и утоптанные, чем сама тропа. Я несколько раз сворачивала не туда, утыкалась в непролазную чащу, возвращалась обратно – до тех пор пока боковым зрением не заметила яркое пятно на темном фоне стволов.
Рядом с тропой, на почтительном расстоянии от меня, сидела лиса, обычная рыжая Лиса Патрикеевна – и, склонив голову набок, приоткрыв пасть, наблюдала за мной. Убедившись, что я ее заметила, лиса встала и неторопливо потрусила по тропе впереди меня, держа на отлете пушистый хвост-трубу. Мне оставалось только не терять ее из вида и не отставать.
Лес кончился неожиданно быстро. Тропа вывела на обочину дороги – обычной грунтовки. Лиса не показывалась. Очевидно, дальше нужно было идти самой, но здесь даже я не смогла бы заблудиться. Широкая наезженная грунтовка уходила вперед, сколько хватало глаз. Низкое небо плотно затянули серые облака. По обе стороны от дороги простиралось скошенное поле. Что здесь росло, кто его скосил – думать не хотелось. А густая жесткая стерня не вызывала желания свернуть с дороги, которая, казалось, текла, делая плавные повороты, словно неглубокая река на равнине.
Она ждала за третьим поворотом, сидя на огромном валуне, что лежал на обочине. Даже здесь она сидела в той же позе, что на стуле в углу коридора: ссутулившись, опустив голову, обхватив себя руками за плечи.
Едва увидев ее, я выкрикнула то, что давно висело на языке:
– Полина, ты меня едва не убила!
Она еще сильнее обхватила себя за плечи.
– Простите. Я не хотела. Это в первый раз… Я не знала.
– Почему ты ко мне пришла?
Она подняла голову. На лице удивление… и, пожалуй, недоверие.
– Вы же сами меня позвали.
– Там, в коридоре?
– Нет, еще раньше. На кладбище. Когда погладили меня по щеке.
Моя рука заново ощутила обжигающий холод и гладкую поверхность полированного камня.
– Что тебе нужно?
– Чтобы вы помогли.
– Тебе?
– Нет. Папе.
– Он уже приходил ко мне.
– Знаю.
– Я сделаю, что смогу, но у меня мало времени. Потом направлю его к хорошему специалисту. Но никто не поможет, если он сам не захочет выкарабкаться. Человеку, чтобы жить, нужны любовь и работа. Работы у него сейчас нет. Любить ему некого. Мертвых любить нельзя, их можно только помнить. А он любит вас с мамой, не может вас отпустить. Когда отпустит, сможет полюбить кого-то еще и жить дальше. Скажи ему сама, тебя он лучше услышит.
Она медленно кивнула.
– И еще. Он не понимает, почему ты так поступила, и это сводит его с ума. Скажи ему.
– Я не могу! Сказать правду не могу, а врать не хочу. Никогда не врала им с мамой. Просто много чего не рассказывала.
– Соври, что хочешь, соври. Скажи, что влюбилась, а парень не обращал на тебя внимания. Тогда он не будет думать, что кто-то в этом виноват. А правду можешь мне рассказать, если хочешь.
– А вы никому не скажете?
– Нет. Ну, подумай сама, кому и зачем мне рассказывать.
Она закусила губу и помолчала несколько секунд.
– Я и правда влюбилась. Мы встречались почти месяц. Целовались… Потом он сказал, что не может больше так. Если я не буду с ним спать, то мы расстаемся. Он взрослый, из-за меня бросил девушку, с которой жил. Они пожениться собирались, а тут он меня увидел. Говорил, что его как молнией ударило. С ним никогда такого не было. И со мной тоже! У меня никого не было до него, понимаете? Я сначала боялась, но еще больше боялась его потерять. Ну, и… Потом, после этого, пропал почти на месяц. Телефон отключен, и все. Я с ума сходила. Стало казаться, что я грязная, все время хотелось вымыться. Мылась каждый день по нескольку раз, руки облезли, растрескались. К дерматологу ходили… с мамой. И тут он опять появился, все пошло по новой. Потом стал говорить, что ошибся, что все проходит. И чтобы я познакомила его с Викой из параллельного класса. Я отказалась. Тогда он показал видео, где мы с ним в постели. И предупредил: если не сделаю, что сказано, отошлет видео моим родителям. Дал срок подумать – неделю. Я эту неделю не жила, а… не знаю что. И на седьмой день… ну, вы знаете.
Когда судорога отпустила мое горло, я только и смогла произнести:
– Родителям так ничего и не сказала?
– Нет. Не смогла. И боялась за него. Папа в ФСБ служил, друзья у него и сейчас там служат. Не знаю, что бы он с ним сделал.
– На видео было его лицо?
– Нет. Он же знал, где камера, отворачивался… наверное.
– Его могли вычислить по звонкам на твой телефон.
– Я симку выбросила. Понимаете, стыдно было, что оказалась такой дурой! Я ведь его любила… кажется. А он не любил меня совсем, только пользовался. Как я могла не почувствовать? Да что теперь об этом…
– Лучше выговориться.
