– Ольгадреивна, я че хотел спросить… Мать с отцом хотят со мной жить, а свой дом сдавать. Вы как скажити?
– Не надо, Коля. Живите отдельно, вы с Яной сами по себе, они сами по себе.
– А люди что скажут?
– А люди все равно что-нибудь скажут. Пусть себе говорят, что хотят. Вы умный человек, делайте по-своему, кому что не нравится – не ваши проблемы.
Коля польщенно засопел и отказал родителям наотрез, не объясняя причин. И не пожалел об этом.
Все это промелькнуло у меня в голове, прежде чем я услышала собственный голос:
– Здравствуйте, Коля. Да вот, искала, где памятную доску заказать, и загляделась, уж очень красиво сделано.
Коля расплылся в улыбке.
– Это старого Христо работа, к нему даже из этой, как ее… Армении едут. Лучше него никто здесь не сделает.
– А как к нему попасть?
– Да пойдемти, он в сторожке был, можить, еще не ушел… Вот вы мне скажити, Ольгадреивна, а Янка здорового родить сможет? Или только с припадками?
Он шел рядом, приноравливаясь к моему шагу, кивая в особенно значимых для него местах моей лекции об эпилепсии вообще и у беременных в частности. Я рассказывала, думала, что сама поймала себя в ловушку, – и осознавала, что на ловца и зверь бежит.
Христо обнаружился в старом пляжном шезлонге перед хибарой, сложенной из ракушечника если не до революции, то до войны точно. Рядом на врытой в землю скамье лежали нарды. Похоже, он играл сам с собой – по крайней мере, заслышав шаги, выбросил кубики из кулака на доску и оглянулся на нас с Колей.
Он походил на старого сатира, который для шутки вырядился в камуфляжные шорты, сетчатую майку и замызганную фуражку-капитанку. Сатир, конечно, мог отрастить такие толстенные полуседые усы и кустистые брови. И икры у него тоже были бы покрыты такой же густой шерстью, как у Христо. Вот только здоровенный золотой крест с «гимнастом» на цепи чуть тоньше моего мизинца сатир вряд ли бы нацепил. А больше всего походил он на Папу Сатыроса. Именно таким я его всегда представляла.
– Где ходишь, Коля? Я уже уходить собрался, думал, завтра доиграем.
– Заказ есть, Христо.
– А что надо-то?
– Мемориальную доску, – почему-то сипло сказала я и прокашлялась. – Только чтобы успеть до конца месяца. И установить на место.
– Куда установить?
– На Каменном берегу, на склоне.
– Хозяин – барин… А надпись какая?
– Могу прямо сейчас написать.
– Ну, сейчас так сейчас… Коля, дай что-нибудь.
Коля принес из хибарки потрепанную двенадцатилистовую тетрадку, выдрал из нее двойной листок и подал мне вместе с огрызком карандаша. Пока я корябала им по бумаге, Христо о чем-то тихо переговаривался с Колей. Когда протянула ему листок, старик выудил из кармана шортов очки, криво насадил их на нос и стал читать, собрав толстые губы трубкой.
– Вот, значит, как, – резюмировал он, закончив чтение. – А что еще будет? Рисунки какие? Материал какой?
– Там сыро и ветер, так что камень попрочнее, какой – сами знаете. Лучше красный. Рисунки на ваш вкус. Я вашу работу видела, мастеру грех указывать.
Старик остро глянул на меня сквозь очки.
– Вы из какой конторы?
– Я сама от себя.
– Дело, конечно, не мое, но зачем оно вам надо?
– Обещание дала, – сказала я, начиная злиться.
– Экс-вото, значит?
Я с трудом скрыла удивление. Ай да дед!
– Можно и так сказать. Сколько это будет стоить?
Старик назвал сумму, и мне стало нехорошо. Месяц работать на полторы ставки, не пить, не есть… Но я пообещала.
– Идет.
– Половину вперед.
– С собой нет, могу на днях занести.
– Ольгадреивна, я заплачу, а потом рассчитаемся, – сказал рыцарственный Коля.
– Хорошо, Коля, спасибо вам.
– Тогда завтра начну.
– А камень какой будет?
– Как сказали, красный гранит. У меня как раз подходящий кусок остался – помнишь, Коля, от Овсепянов.
Коля прикрыл глаза, вспоминая, и закивал.
– Не беспокойтесь, Ольгадреивна, первый сорт! Они такой склеп отгрохали, ни у кого такого нет! Христо, где они камень-то заказывали?
– В Карелии. А откуда вы все это узнали? Я местный, кое-что слышал про это, а вы вроде нездешняя?
– В Интернете нашла.
– У меня внуков из-за компьютера не выгонишь, но они все в игры играют. А сам я с этом делом не дружу.
– Хотите, распечатаю, принесу.
– Через Колю передадите. Ну ладно, пойду. Телефончик-то дайте.
Мы обменялись телефонами, и Христо ушел – грузный, коротконогий, мощный. Я украдкой глянула ему вслед сквозь пальцы: человек. Что за каменотес, который знает, что такое ex-voto
[3]?
Коля проводил меня до ворот, и я отправилась домой, размышляя, откуда у человека с ай-кью меньше семидесяти баллов и начальным образованием такая воспитанность. Уж не от родителей, конечно. Коля не только «сделал», но и воспитал себя сам. Яне очень повезло. Хоть бы ребенок родился здоровым… Надо будет поговорить с гинекологами.
В витрине газетного киоска на остановке обнаружилась городская малотиражка. Кроме броского заголовка на первой полосе «Перестрелка в парке: девяностые возвращаются?», ничего не разглядеть. Сердце зачастило, и я купила дешевый журнал, «Известия» и «ну, еще вот это». Мой голос прозвучал так делано-безразлично, что самой было противно слышать. Но сонная киоскерша, казалось, ничего не заподозрила.
Газету я просмотрела в автобусе. Протокольное интервью с начальником РОВД, иллюстрированное фотографией необъятного полковника, снятого на фоне стены с портретом президента. Общественному порядку в городе ничего не угрожает… Оперативно-розыскные мероприятия проводятся в полном объеме… К расследованию будут привлечены лучшие силы… Оперативно-следственная группа работает… Неужели это все из-за меня?
Я брела по раскаленной улице и чувствовала, как давят меня усталость и отчаяние. «Не могу больше», – твердила я про себя кому-то, кто слышит все, знает все и не желает ничего изменить – или не может? Я больше не хочу убивать, чтобы не быть убитой. Я никогда не стремилась к этому – хотела лечить своих больных, любить мужа и растить детей. И все, ты слышишь? За что это мне? Это свыше человеческих сил…
Но ведь я и не человек. И не оборотень. Переходная форма…
В звенящей от жары и утомления голове всплыли давно знакомые строчки: ритмичный гул, из которого сгустились слова:
