– Вижу вашу реакцию по лицу: собралась туча и грозит бурей. Разгоните ее! Ваш гнев неуместен. Вы молоды, а я стар. Вам следует учиться у меня. Ваша страна тоже молода. Человек мыслит иначе, когда за спиной у него тысячелетия. А у вас нет и двухсот пятидесяти лет. И еще я скажу: я ведь пока не слеп и замечаю ваш интерес к моей семье. И поскольку считаю вас неплохим парнем, извиняю этот интерес, ведь единственная альтернатива – приказать вас убить, ха-ха. Я думаю, что теперь, когда вы стали мужчиной, вы сможете поучиться у нас, у всех Голденов, хорошему и плохому, что делать и чего не делать. У Пети – как бороться с тем, в чем вы не виноваты, как играть, если вам сданы плохие карты. У Апу – наверное, не уподобляться ему. Кажется, он так и не сумел достичь глубины. У Диониса, моего смятенного сына – учитесь, как жить в раздвоенности и боли.
– А у вас?
– А что до меня, мистер Рене, вероятно, вы догадались, что я не святой. Я жесткий и хвастливый и привык к превосходству, и то, чего хочу, я беру, а чего не хочу, то устраняю со своего пути. Но глядя на меня, вы должны задать себе вопрос: возможно ли быть одновременно и хорошим, и дурным? Может ли человек быть хорошим человеком, если он плохой человек? Если верить Спинозе и соглашаться с тем, что все происходит по необходимости, то может ли необходимость, управляющая человеком, подталкивать его и к дурному, не только к хорошему? Что такое хороший человек в детерминированном мире? Имеет ли это определение хоть какой‑то смысл? Когда найдете ответ, скажите мне. Но прежде, чем это произойдет, сегодня мы вместе пойдем в город и будем пить.
Позже.
– Смерть – с ней мы научились иметь дело. Мы принимаем ее и двигаемся дальше, – рассуждал Нерон Голден. – Мы, живые, должны жить. Но вот вина – это ужасно. Это остается и причиняет нам вред.
Мы сидели в “Русской чайной” – он угощал – и пили из стопок ледяную водку. Он приподнял свою рюмку, как бы приветствуя меня, и выпил. Выпил и я. Для того мы сюда и пришли, а закуску – блины с икрой, пельмени, котлеты по‑киевски – мы ели только затем, чтобы еще выпить.
– Если вернемся домой трезвыми, – сказал Нерон Голден, – значит, со своей задачей не справились. Надо выпить столько, чтобы мы не соображали толком, как попали домой.
Я мрачно склонил голову:
– Согласен.
Еще по рюмке.
– Моя покойная жена, возьмем для примера… – Нерон ткнул в меня пальцем. – Не прикидывайтесь, будто вам ничего не известно. Я знаю, кто у меня в доме болтун. Проехали. Ее смерть – большая печаль, но не трагедия, уровня трагедии не достигает.
Еще стопка.
– Вернее, личная трагедия – безусловно. Трагедия для меня и моих сыновей. Но великая трагедия универсальна, так?
– Так.
– Вот. Что я хочу сказать. Не факт смерти сокрушителен для меня, сокрушителен настолько, что вынудил изменить свою жизнь, но факт ответственности. Моей. Моя ответственность – вот в чем вопрос. Вот что преследует меня, когда по ночам я гуляю в Саду.
К этому часу вечера уже я считал своей обязанностью утешать его, хотя первоначально цель нашей встречи была противоположной.
– Вы поссорились, – сказал я. – Такое случается. Это не возлагает на вас бремя ее смерти. Во вселенной, где правит этика, за убийство отвечает лишь убийца. Так должно быть, иначе вселенская этика обратится в абсурд.
Он молчал и пил, официанты стояли наготове, чтобы принести еще водки.
– Позвольте привести другой пример, – высокомерно продолжал я, взлетая к вершинам мысли, ощущая себя истинным сыном своих родителей. – Допустим, я – подонок.
– Законченный подонок?
– Абсолютный законченный подонок. Вонючий.
– Хорошо, это я вообразил.
– Представьте, что я каждый день становлюсь у вас под окнами и принимаюсь поносить вас и всю вашу семью.
– В непристойных выражениях?
– Самых отборных. Я оскорбляю вас и ваших близких самыми подлыми словами.
– Это было бы нестерпимо.
– У вас дома есть оружие.
– Как вы узнали об этом?
– Гипотетически.
– А, гипотетически. Превосходно. Понял. Гипотетическое оружие.
– И вы берете это мысленно представленное оружие и что вы делаете?
– Стреляю в вас.
– Стреляете мне прямо в сердце и угадайте, что происходит с вами?
– Я счастлив.
– Вы становитесь убийцей.
– Я становлюсь счастливым убийцей.
– Вы будете виновны в убийстве, и адвокат в суде не сможет оправдать вас словами: ваша честь, он убил засранца.
– Вот как?
– Даже последний подонок не считается виновным в своей смерти, если его убьют. Всю тяжесть ответственности за преступление понесет убийца и он один.
– Это и есть философия?
– Я хочу еще водки. Философия в бутылке.
– Официант!
После очередной рюмки он затуманился.
– Ты молод, – сказал он, – и не понимаешь, что такое ответственность. Не знаешь ни стыда, ни вины. Ничего не знаешь. Все равно. Твои родители мертвы. Надо этим заняться.
– Спасибо, – ответил я и больше ничего не помню.
Конец.
– Вначале, – рассказывала Сучитра, сидя у моей постели, а я стонал и хватался за голову, – вначале была официальная Коммунистическая партия Индии, КПИ. Но в Индии проблема с перенаселением, и левые партии тоже не заботились о контроле своей рождаемости. Так что после КПИ появилась КПИ (М), Коммунистическая партия Индии (марксистская), Коммунистическая партия Индии (марксистско-ленинская), КПИ (М-Л). Уже достаточно? Малыш, это самое начало. Постарайся уследить. Итак, у нас имеется Коммунистическая партия Индии (марксистско-ленинская) за освобождение плюс Коммунистическая партия Индии (марксистско-ленинская) Наксалбари, и Коммунистическая партия Индии (марксистско-ленинская) Джанашакти, и к ней еще Коммунистическая партия Индии (марксистско-ленинская) “Красная звезда”, и не забудем также Коммунистическую партию Индии (марксистско-ленинскую) Центральная команда, и не упустим упомянуть Революционный коммунистический центр Индии (марксистско-ленинско-маоистский), не говоря уж о Коммунистической партии Соединенных Штатов Индии и о Коммунистической партии Индии (марксистско-ленинской) “Красный флаг”, или о Коммунистической партии Индии (марксистско-ленинской) “Новая демократия”, или о Коммунистической партии Индии (марксистско-ленинской) “Новая инициатива”, или о Коммунистической партии Индии (марксистко-ленинской) Сомнат, или о Коммунистической партии Индии (марксистско-ленинской) Второго центрального комитета, или о Коммунистической партии Индии (марксистко-ленинской) большевиков. Будь добр, продолжай внимательно слушать. Эти группировки продолжали размножаться. Имелся у нас и Маоистский коммунистический центр, который слился с Группой народной войны и в результате сформировал Маоистский коммунистический центр Индии. Или, может быть, Маоистский коммунистический центр Индии слился с Коммунистической партией Индии (марксистко-ленинской) “Народная война” и таким образом основал Коммунистическую партию Индии (маоистскую). Такие различия трудно проследить. Я рассказываю тебе все это, чтобы объяснить, с какой стати мои бенгальские родители, двое неустрашимых ориентированных на капитализм предпринимателей, запертые в Калькутте среди многоголовых, как Равана, коммунистических партий Индии (Уран-Плутон), среди этих ядерных левацких боеголовок, предпочли бежать и обустроиться в Альфаретте, пригороде Атланты, штат Джорджия, и там я и родилась. Это была, думаю, правильная идея, с экономической точки зрения безусловно правильная, ибо они открыли множество компаний, салоны красоты, одежные бутики, агентство недвижимости, центр душевного исцеления, как видишь, они тоже размножились. Но, к несчастью, рядом с ними множились и укреплялись в плодородной американской почве также политические институции индийских правых, росли эмигрантские ветви партии “Раштрия сваямсевак сангх”, пышно цвела “Вишва Хинду Паришад”, благоденствовала партия “Бхаратийя джаната” и различные фонды, собиравшие доллары на те же цели. Мои родители ускользнули из одной воронки и провалились в другую, и когда они зачастили на обеды РСС и заговорили с восторгом о человеке грудь колесом – которого они именовали НаМо
[49], – я поняла, что настало время любить их издали и бежать от них. И я двинула в Нью-Йорк и теперь лезу из кожи вон, пытаясь тебя рассмешить, так что будь любезен хотя бы усмехнуться, пора уже.
