«Успокойся», – сказал кто-то третий внутри меня. Не испуганная девочка и не уставший руководитель. Кто-то, кому было интересней понять, что происходит, чем разбираться в мотивах.
Иван Александрович всё с той же ослепляющей улыбкой – как же она ему шла! почему он скрывал её так долго? – встал и покачал головой:
– Нет-нет. Ты отлично справляешься, Кристина. Я не собираюсь возвращаться. Я пришёл не за этим.
– А зачем? – спросила я. Внутри по-прежнему крутился триумвират: обидно, что не вернётся; радостно, что не отберёт; интересно, зачем же пришёл.
– У моей бабушки была весьма любопытная теория. – Иван Александрович говорил и подходил всё ближе и ближе, маленькими шагами. – Она считала, что все мы рождаемся с коробком спичек внутри, а так как мы не можем их зажигать сами, то нуждаемся, как это происходит во время эксперимента, в кислороде и в пламени свечи. Правда, в этом случае кислородом, например, может быть дыхание любимого существа, а свечой – любой вид пищи, ласка или голос, взрывающие детонатор, вот так и воспламеняется одна из наших спичек. На мгновение мы чувствуем, что ослеплены горячим чувством. Внутри нас возникает приятный пыл, мало-помалу исчезающий, покамест новый взрыв не вернёт его сызнова нашему телу. Каждый должен уяснить, какие у него запалы, детонаторы, только так он сможет жить, ведь жар, который возникает от возгорания одного из них, это то, что питает энергией душу.
На последнем слове он подошёл совсем близко ко мне. Почему-то от него пахло мокрой пылью, как обычно бывает летом после дождя. Руки Ивана Александровича легли мне на плечи. Он чуть надавил, и я медленно опустилась в кресло. Все мышцы расслабились и не шевелились.
– А теперь, Кристина, закрой глаза. И я взорву твой детонатор. Твоему коробку спичек положено гореть, а пока он даже не тлеет.
С каждым словом голос Ивана Александровича становился всё тише, а мои веки всё тяжелее. На последнем слове глаза и вправду закрылись.
А потом последовал взрыв такой силы, которой я даже и не ждала.
Декабрь
Как бы вот
Оконная рама гладкая на ощупь, но с небольшими шероховатостями, скрытыми под лаком. Дерево обрабатывали вручную – видны следы инструментов, названия которых я когда-то знала, но забыла. Стекло – простое, одинарное. Закреплено неплохо, но всё-таки дерево уже слегка рассохлось, так что стекло слегка шатается на ветру.
Сам дом каменный. Стены выровняли с помощью цемента, сверху загрунтовали, а после покрыли белой краской. Такой, чтобы не оставляла следов на одежде. Борис Аркадьевич говорил, что если соблюсти технологию, то дом простоит светлым очень долго. Хотя не в нашем климате, с постоянными дождями и сыростью. Нужно что-то более тёплое, сухое, полупустынное.
Совсем как здесь.
Я стояла возле окна и смотрела на Эль Пунто. Самый настоящий. Такой, каким я видела его во снах. И не сравнить с нашим проектом, хотя там вроде бы полного соответствия от нас не требовали. Только подобие, худо-бедно приближенное к оригиналу.
Но зачем это хозяевам фирмы, если у них под рукой был такой отличный Иван Александрович? Человек, способный мановением руки отправить тебя прямо в Эль Пунто. Только расскажет какое-то поверье своей бабушки, и ты проснёшься в пустом доме на полу. Встанешь, осмотришься, подойдёшь к окну и не сможешь оторваться от вида снаружи. Будешь щипать себя до тех пор, пока руки не покроются синяками. А Эль Пунто и не подумает никуда пропасть. Потому что он вечен, в отличие от тебя.
Эту стадию я уже миновала. Часа два назад или три. Одежда осталась при мне, а вот телефон как был в сумке, так там наверняка теперь и лежал. Интересно, что подумают люди, когда увидят её? Что я куда-то вышла? Станут ли они смотреть запись с камер, чтобы понять, куда я делась? Или же Иван Александрович что-нибудь им расскажет?
При его-то талантах, сокрытых до последнего времени, я не удивлюсь, что он всем всё объяснит, а потом уйдёт. Кто займёт моё место тогда? Кто продолжит строить Эль Пунто? Надо ли его достраивать или достаточно, что я стала одержимой этой идеей и теперь меня закинули сюда?
Вот только для чего?
Стадия вопросов, которая сменила стадию отрицания, тоже миновала и уступила место любопытству.
Мне захотелось пойти и прогуляться по Эль Пунто. Наяву, а не во сне. Посмотреть, что же там происходит.
Я спустилась со второго этажа. Обошла дом вдоль и поперёк, но он оказался абсолютно пустой – голые стены и ничего больше. Хорошо хоть, не было похабных надписей, как в одном из моих снов.
Возле двери я ненадолго задержалась. Стало страшно, что сейчас я открою её и окажется, что мне всё привиделось. Что на самом деле сейчас июнь следующего года, мы достроили Эль Пунто и я просто-напросто провела это время, как сомнамбула. А сейчас снова осознала себя.
Не сразу мне удалось понять, чем такой вариант пугает – по крайней мере, он бы означал, что я никуда не провалилась, а живу по-прежнему в своём мире. Но, как выяснилось, потеря времени для меня критичней, чем потеря пространства.
И всё-таки, спустя минуты размышлений, я набралась храбрости и открыла дверь.
Сразу налетел тёплый ветерок, который одновременно нёс запахи нагретой солнцем пыли, свежести приближающегося дождя, мокрой земли и раскалённого песка.
Да уж, если верить моим снам, в этом месте могло произойти что угодно.
Например, вот я случилась.
Начинаем потихоньку обживаться
– Скажите, что они живы. Скажите, что они живы. Скажите, что они живы. Пусть я – мертва, но скажите, что они живы. Мне больно. Мне больно. Больно. Знаете, что такое боль? Это когда не знаешь, что они живы. А вы молчите. Просто молчите. И всё. Скажите, что они живы…
То была пятая или шестая моя попытка поговорить с местными жителями. Но все они заканчивались так же бесплодно. Никакого диалога, одни лишь монологи. С их стороны. Все мои попытки вставить хоть слово ни к чему не приводили. В лучшем случае меня игнорировали, в худшем – начинали говорить громче, чтобы заглушить.
Настоящие жители Эль Пунто оказались не похожи на тех героев латиноамериканских сериалов, которых я знала. Скорее – кучка душевнобольных, запертых в таком странном сумасшедшем доме. Самом удивительном из тех, о которых мне когда-либо приходилось слышать.
Красивые и аккуратные домики оказались фикцией. Внутри они были такими же пустыми, как и мой. Только одна комната на втором этаже – по расположению такая же, как и та, в которой я проснулась, – являлась настоящей. Здесь стояла кровать. Здесь располагался унитаз – прямо в углу. Здесь же находился холодильник с едой. Не знаю, откуда она там бралась, но на вид казалась свежей.
Единственной однозначно хорошей новостью этого дня стало отсутствие языкового барьера. Тирады на испанском автоматически трансформировались в моём мозгу в привычную русскую речь, как это случалось во снах. И именно на испанском же языке я пыталась говорить с этими людьми. Не знаю, как именно, и подозреваю, что никогда не узнаю.
