Борис Ласкеев по стопам деда, отца и отцовских братьев идти не пожелал и семнадцати лет поступил в Институт корпуса инженеров путей сообщения. Институт успешно закончил, работал в дорожном отделе Леноблтранса, с 1930-го — в проектно-изыскательной конторе «Ленпроектдор». Женился, жил с женой и сыном на Петроградской стороне (ул. Корпусная, д. 24, кв. 23). Однако уже с середины 1920-х вел и тайную жизнь.
Следователь А. Бузников записал за Ласкеевым в протоколе допроса:
В 1924 г. я входил в кружок, который работал при больнице Толстого. Кружком руководил работник больницы Ренникова. В кружок, помимо меня, входил Бронников М.Д., Заинский, Тимофеев и другие поэты и музыканты. Кружок за антисоветское направление был в том же году разогнан.
К сожалению, мы ничего не знаем о кружке «при больнице Толстого». Мы даже не знаем, о какой именно больнице идет речь. Может быть, имеется в виду Первый ленинградский медицинский институт (бывший Петроградский женский медицинский институт), расположенный на улице Льва Толстого? Ничего не говорят нам и упомянутые в протоколе имена участников (кроме, естественно, М.Д. Бронникова). Неизвестно и содержание работы кружка. Очевидно только, что было оно связано с поэзией и музыкой. Что привело Бориса Ласкеева в кружок — и об этом тоже у нас нет никакой информации.
Зато теперь ясно, что именно в этом кружке еще в 1924 году Ласкеев познакомился с Михаилом Дмитриевичем Бронниковым. После разгрома кружка они на несколько лет потеряли друг друга из виду, встретились случайно в 1928-м (1929-м?), и Бронников пригласил Ласкеева в созданную им «Бодлеровскую академию», куда входили Александр Рейслер, зав. отделом сбыта завода «Красная Заря», и экономист геологоразведовательного института Павел Азбелев. Собирались регулярно на квартире Бронникова.
Арестован Б.Ф. Ласкеев был 20 марта 1932 года, одновременно с П.П. Азбелевым и А.В. Рейслером.
В отредактированном следователем Бузниковым протоколе первого допроса члена «Бодлеровской академии» Бориса Ласкеева читаем:
Мое вхождение в вышеназванную ассоциацию обуславливалось моим мировоззрением: я сторонник крайней идеалистической философии, утверждающей существование высшего духовного существа.
28 марта допрос вел помощник Бузникова А. Федоров. Не особо заботясь о стилистической грамотности протокола, Федоров записал за Ласкеевым:
В кружок входили исключительно лица из круга инженерно-технических работников. Политической задачей руководства кружка являлось проникновение в среду технической интеллигенции, втягивание в кружок и антисоветское разложение, используя для этого искусство, в частности, литературу как средство. Достигалось это путем отрыва членов кружка, занимавшихся, помимо своей специальности, также и литературой, от советской тематики и пролетарского метода в творчестве, насыщая его антисоветским содержанием, чтением на регулярных собраниях круга своих и чужих контрреволюционных произведений.
<…> Характерными примерами антисоветского творчества члена кружка Рейслера являются следующие произведения: «Голодный вечер», рисующий тяжелое положение б. офицера, вынужденного продавать свою последнюю одежду б. своему унтеру. Произведение «Красный гром» рисует зверства Красной армии при занятии территории во время Гражданской войны. Красная армия насилует беззащитных жителей, убивает их, поджигает их дома. Показ рабочего класса носит фашистский характер. В его произведении «Зимняя ночь» рабочий класс Советского Союза рисуется как сборище насильников, беспробудных пьяниц, проституток.
Творчество Азбелева и мое было антисоветским. Наши произведения были направлены на отрыв читателя от современной советской действительности и перенос его в эпоху расцвета дворянства и монархизма. Как примеры моих антисоветских произведений могу указать на следующие: «Инфелико-Сумм», «Рон-Соваль» и все мои новеллы.
Из показаний Рейслера:
Поэтическое творчество члена кружка «Бодлеровская академия» Ласкеева является антисоветским. Свои произведения он насыщает жалостью и стремлением возврата к прошлому величию дворянства. Ярко может охарактеризовать его политическое кредо поэма «Лениополь», в которой он воспевает самодержавный абсолютизм как лучшую и единственно приемлемую форму государственного устройства.
К сожалению, мы не имеем ни малейшего представления о большинстве этих произведений. Конфискованные во время ареста их авторов, в архивах ФСБ они не обнаружены. Мы так никогда и не узнаем, о чем они, и никто никогда не прочтет романы с необычными названиями «Инфелико-Сумм», «Рон-Соваль».
Б.Ф. Ласкеев обвинен был по ст. 58–10 УК как «монархист, сторонник вооруженной интервенции, автор контрреволюционных произведений, член фашистского кружка “Бодлеровская академия”». Виновным себя признал.
Постановлением Выездной сессии Коллегии ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 года был лишен права проживания в 12 п. п. и Уральской области, прикреплен к определенному месту жительства.
К какому именно — нам неизвестно. Неизвестно и как сложилась дальнейшая его судьба.
Отец Б.Ф. Ласкеева, священник Никольского собора о. Федор Ласкеев, в 1934-м успел увидеть, как с колокольни собора снимали колокола, а в 1935-м он был выслан из Ленинграда. Куда — тоже неизвестно. Жена Б.Ф. Ласкеева Маргарита Иосифовна умерла в блокаду, в 1942-м. Похоронена на Пискаревском кладбище. Ничего неизвестно и об их сыне Александре.
Крюков Алексей Алексеевич
«Я последний израненный рыцарь…»
Все, кто шел по делу «О молодежных контрреволюционных кружках и антисоветских салонах», конечно, Советскую власть не жаловали. Но большинство из них не были и ее активными врагами: просто от навязанной им формы существования пытались урвать время для существования параллельного — для общения друг с другом и с искусством, для собственного творчества, для сугубо частной жизни. С ними за это и расправились.
Но Алексей Крюков советскую власть ненавидел, ненависть свою не скрывал — более того, откровенно ее демонстрировал. Неуравновешенный, склонный к фантазиям, он кичился своими корнями, порой вел себя вызывающе, даже опрометчиво, но, встречая сопротивление, сникал, был раним, наивен и инфантилен. При всем при этом способен был к самоанализу. Запертый в камере, он станет торопливо писать о себе, вероятно, надеясь, что читающим непременно будет интересен, что поймут его исключительность: «…Я вообще из тех, кто вечно мечется, чего-то ищет и ничего не находит… был бы я по меньшей мере неблагонадежным и при царском режиме… не нашел бы я удовлетворения и за рубежом. И еще такие моменты: во мне всегда было стремление быть первым, много было честолюбия, желания выдвинуться, чем-то прошуметь, что-то от Андрея Болконского».
Действительно, самый молодой из идущих по данному делу, он еще и остро чувствовал собственную невзрослость. Заполняя анкету арестованного, в графе «Чем вы занимались до 1917 года» крупным детским почерком написал: «Ребенок».
Арестовали Алексея Крюкова утром 15 февраля 1932 года. Два дня назад ему исполнилось 23 года. Год назад он как одногодичник был призван в армию. А всего несколько минут назад его ознакомили с приказом о демобилизации. Возможно, он собирался отправиться в Ленинград пешком, благо от Лисьего Носа до центра города всего немногим более 20 километров. К вечеру рассчитывал быть дома — там ждала мама. Но в ворота воинской части въехал автомобиль с номером ОГПУ…
