– И на что ты надеешься?
– Поймёшь, когда увидишь.
Максим вчера подготовил два письма. Одно – маме, другое – Шмелёвым. Собирался отправить их в последний момент, как только убедится, что уже ничего не изменить.
В письме просил маму уехать из Курска. Рассказал ей про Кристину.
«Главное, не пиши мне, куда поедешь. Они не должны узнать. Поверь, я беспокоюсь за вас. И я знаю, что делаю. Если думаешь, что мне самому нравится происходящее, ошибаешься. Но я вынужден платить по счетам отца. Надеюсь, после этого мы сможем забыть о нём раз и навсегда.
Ты будешь волноваться. Но я не могу поступить иначе. Ты рассердишься. Но я должен всё сделать сам. Доверься мне. Я обдумал все возможные варианты. Этот – единственный».
Максим переписывал письмо: сокращал его до нескольких строк, увеличивал до нескольких страниц. Стирал и писал заново. Боялся, что мама наделает глупостей, понимал, что никакие слова для неё не прозвучат достаточно убедительно. Поэтому решил поставить в копию отчима. Знал, что Корноухов пойдёт на всё, лишь бы защитить маму, и надеялся на его поддержку.
Написать письмо Шмелёвым было проще. Максим коротко сообщил им, что дальше собирается действовать в одиночку. Настоятельно попросил пересказать историю последних месяцев своим родителям и предложил им уехать на всё лето из Москвы, а лучше – из России. Родители Ани и Димы имели право знать, с какой опасностью столкнулись.
Оба письма Максим зашифровал многоалфавитным шифром с ключевым словом «Изида». Решил, что так выиграет время. Мама и Шмелёвы, конечно, сразу догадаются, как именно прочитать письмо, но это займёт у них не меньше часа, а то и двух.
– Пока всё спокойно, – отчитался Дима.
– Ещё только двадцать минут.
– Ты уверен, что Кристина вообще появится?
– Уверен, что не появится.
– Тогда зачем…
– Хочу убедиться.
Последние пять дней Максим жил в хостеле. В университет даже не заглядывал. Только написал в деканат, что по семейным обстоятельствам вынужден уехать из Москвы. Знал, что его всё равно отчислят. Не было времени собирать документы для академического отпуска.
Деньги, когда-то отложенные на фотоаппарат, потратил на авиабилеты. Заодно продал по интернету новенький ридер, так неудачно подаренный отчиму. Немного занял у Димы. Не хотел этого делать, но других вариантов не нашлось. Обещал Диме расплатиться при первой возможности.
Никому не сказал о задуманном. Так проще.
Вчера получил визу. Наконец пригодился загранпаспорт. Оформил его в десятом классе, когда мама и отчим запланировали встретить Новый год в Черногории. Путешествие сорвалось, а паспорт остался. Максим никогда прежде не был за границей. И не думал, что первая поездка окажется именно такой.
– Макс… Кто-то пришёл. Идёт к Артуру. И если это Кристина… Чёрт, знаешь, она изменилась.
– О чём ты?
– Для начала, она полысела и… ну да, точно, отрастила усы. Ещё и в мужском костюме заявилась.
Артур оделся в толстовку с капюшоном и джинсы, чтобы издалека напоминать Максима.
– Этот с усами сел к Артуру.
Дима молчал слишком долго.
– Что там?
– Подожди.
Как Максим и предполагал, Кристина прислала вместо себя кого-то другого. Больше не было смысла надеяться на её помощь. Игры закончились.
– Ушёл, – с явным облегчением сказал Дима.
Максим попросил передать Алине, чтобы они не торопились:
– Пусть посидят ещё минут двадцать.
Чуть позже Дима перезвонил и сказал, что Артур порядком перепугался, когда увидел напротив себя этого человека. Тот даже ни о чём не спросил. Сел за его столик. Посмотрел, чем занимается Артур. Огляделся. И ушёл.
– Ты вообще где? И что всё это значит? – Дима заподозрил неладное.
– Это значит, что Кристина теперь для нас так же опасна, как Скоробогатов.
– Слушай, мне не нравится твой голос. Что происходит?
– Через полтора часа отправлю тебе письмо.
– Письмо? Макс…
– Прочитай его, и всё поймёшь. Прости, мне пора.
Максим отложил телефон. Когда Дима попробовал ему перезвонить, сбросил. Взглянул на табло вылетов. В Шереметьево было людно, и сейчас это успокаивало. Максим сидел в углу перед стойкой пятьдесят седьмого выхода, ждал приглашения на посадку. Старался не смотреть по сторонам, а лицо прятал под козырьком кепки. Сомневался, что люди Скоробогатова могли его выследить, однако не хотел рисковать.
Повторял выписанное отцом стихотворение об Изиде. Вновь и вновь спрашивал себя, что оно означает и почему лежало на дне архивной коробки. Отец не мог оставить его просто так. Если это был очередной знак, то Максиму по-прежнему не удавалось его прочитать.
Не смерть страшна, – о, нет! – мучительней сознанье,
Что бродим мы во тьме, что скрыто пониманье
Глубоких тайн, чем мир и чуден и велик.
Отец не боялся смерти, это уж точно.
Вздохнув, Максим теснее прижался к холодной спинке из перфорированного металла. Хотелось стать крохотным и затеряться, закатиться в самый пыльный уголок и лежать неподвижно, с закрытыми глазами.
Он не позволял себе задремать – опасался пропустить начало посадки и хотел ещё раз спокойно обдумать новость, которую вчера получил от мамы. Новость, окончательно убедившую в изощрённости, в пугающей одержимости Скоробогатова, хотя и показавшую его не таким уж безрассудно жестоким.
Мама поздно ночью написала:
«Дима жив».
Потом прислала ещё одно сообщение:
«Я не разговаривала с ним, но знаю, что он вернулся на работу».
Максим спросонья не сразу сообразил, о каком Диме идёт речь, а когда понял, подскочил на неудобной кровати с продавленным матрасом. Зажёг светильник и несколько раз перечитал мамины эсэмэски, будто не был уверен, что правильно разобрал её слова.
«Дима жив»… Уж конечно, речь шла не о Шмелёве. На всякий случай Максим решил уточнить. Не поверил в то, что это возможно.
«Какой Дима?»
Долгую минуту настойчиво смотрел на экран в ожидании ответа.
Мама ответила:
«Деталей пока не знаю. Всё это странно».
И следом:
«Дмитрий Иванович».
Максим всё понял правильно. О том, чтобы выспаться перед тяжёлым днём, уже не было и речи. Всякий сон пропал.
Мама писала о владельце аукционного дома, об Абрамцеве.
Но как? Как такое возможно? Максим вновь и вновь перечитывал сообщения. Даже думал позвонить маме, но не решился.
