– Они искали город? – наугад бросил Максим. – Город с колониальными домами, в окружении…
– Не-знаю-нет-нет-уйдите! – в диком порыве, ломая голос и ударяя ладонями по столу, закричал Покачалов.
Дёрнул головой, и пот брызнул с его лица. Между губ протянулись нити белой вспененной слюны. Покачалов, приоткрыв рот, дышал тяжело, протяжно, и нити изгибались в такт его дыханию.
Крик гулко хлестнул по темени. Максим, не сдержавшись, простонал. Покачалов, кажется, даже не заметил этого, однако Аня встревожилась:
– Макс…
– Подожди.
– Уйдите, я прошу вас. – Покачалов уже не кричал. Только жалобно выдавливал из себя слова. Навис над столом так, что задрожали руки. Казалось, он упадёт в обморок.
– Но это возможно? – не отставал Максим.
– О чём вы…
– Что отец и Скоробогатов искали именно город?
– Не знаю… Шустов много чего искал… Города, святилища, храмы, сундуки… Откуда мне знать… Уходите…
Аня переступила через порог и потянула Максима за руку.
– Вы хорошо знали отца. Лучше, чем я.
– Сомневаюсь, что кто-то вообще по-настоящему знал Шустова… Даже Катя…
– Что там, в этом городе, могло быть такого? Почему отец пожертвовал всем: семьёй, друзьями, работой? Быть может, жизнью?
– Не знаю… – Покачалов безостановочно мотал головой. Волосы на макушке топорщились чёрными масляными стрелами; он не замечал этого, не пытался их пригладить. – Шустова… его интересовали тайны… Только тайны… И он всему знал цену… И если всем пожертвовал, значит, эта тайна была великая.
– Mysterium tremendum, – обречённо произнёс Максим.
Покачалов опять сдавленно захихикал. Это словосочетание было ему знакомо, и, судя по всему, даже слишком хорошо.
– Пойдём, – позвала Аня.
– Последний вопрос. И мы уйдём. У нас была картина. Её оставил отец. Картину украли. Теперь у нас ничего нет. Но люди Скоробогатова всё равно чего-то хотят. Чего они добиваются? И почему не придут ко мне, не спросят напрямую?
Покачалов теперь давился смехом. Дрожал всем телом.
– Уходим, – опять позвала Аня.
На этот раз Максим не сопротивлялся.
Выйдя из антикварного магазина, остановился. После каморки с архивом «Изиды» городской воздух показался свежим, ничуть не хуже лесного.
Мимо шли прохожие, катились машины. Где-то поблизости играла музыка. Пахло свежей выпечкой. Спокойная, ничем не потревоженная жизнь безликого города.
– Теперь в Клушино? – спросила Аня, сев за руль. – Ты как вообще?
– Голова раскалывается.
– Заедем в аптеку.
– Не надо.
– Папа всегда говорит, что головную и сердечную боль терпеть нельзя, – настаивала Аня. – Просто купим таблетки.
– Хорошо.
Когда они свернули на Новинский бульвар, Максим в отчаянии выругался.
– Что?
– Тот листок. Ну, со стихами. Надо было забрать. Там ведь…
– Я его сфотографировала. – Аня протянула Максиму разблокированный телефон.
– Сфотографировала? Отлично. Ты молодец, Ань. Я даже не заметил.
– Ты был не в себе.
– Говорю же, голова.
– Да, понимаю. Так что там за стихотворение?
– Не знаю.
– Может, очередная шифровка?
– Вряд ли.
Максим зашёл через свой смартфон в интернет. Ввёл в поисковик первую строку и сразу нашёл автора.
– Стихотворение настоящее. Значит, не шифровка. Мирра Лохвицкая, пятый сонет.
– Кто это?
– Не знаю. Сейчас посмотрим. Поэт. Сестра Тэффи.
– Чья сестра?
– Ну, «отчего гимн-азия, а не гимн-африка, отчего кот-лета, а не кошка-зима?».
– Что?
– Не обращай внимания. Мы Тэффи в универе проходили. А про Лохвицкую я раньше не слышал.
Заехали в аптеку. Аня сама купила Максиму обезболивающее. Он выпил сразу две таблетки, и они ещё не выбрались на Ленинградку, когда боль поутихла. Теперь Максим мог спокойно, вдумчиво прочитать выписанные отцом строки:
В святилище богов пробравшийся как тать
Пытливый юноша осмелился поднять
Таинственный покров карающей богини.
Взглянул – и мёртвый пал к подножию святыни.
Счастливым умер он: он видел вечный свет,
Бессмертного чела небесное сиянье,
Он истину познал в блаженном созерцанье,
И разум, и душа нашли прямой ответ.
Не смерть страшна, – о, нет! – мучительней сознанье,
Что бродим мы во тьме, что скрыто пониманье
Глубоких тайн, чем мир и чуден и велик,
Что не вынóсим мы богини чудной вида,
Коль жизнь моя нужна – бери её, Изида,
Но допусти узреть божественный твой лик.
– И что это значит? – поморщилась Аня.
– Счастливым умер он. Он видел вечный свет, – задумчиво повторил Максим, а следом вспомнил то, что мама говорила об отце: – Сгореть дотла, но в последнее мгновение обрести великое знание.
– О чём ты?
– Кажется, отец в самом деле был безумен.
– Значит, с «Изидой» у нас тупик? Мы так ничего и не выяснили.
– Ну почему же? По крайней мере, теперь мы точно знаем, с кем столкнулись.
– Скоробогатов?
– Да.
– Мы и раньше это подозревали.
– Подозревали. А теперь знаем.
– При этом не имеем ни малейшего представления о том, над чем они с твоим папой работали?
– Это да… Надеюсь, в маминой почте найдутся какие-нибудь ответы.
– Думаешь, Покачалов действительно позвонит тем людям? Доложит, что мы приходили?
– Уверен.
– Не боишься?
– Нет. Ничего нового он им всё равно не скажет.
Глава двадцатая. Письма краеведа
Кристина даже не попыталась прикрыть синяк консилером. Будто нарочно выставляла его напоказ. Зачем? Надеялась на сочувствие? Сейчас и так всё крутилось вокруг неё. Макс часто о ней вспоминал, чуть что – звонил именно Кристине. Едва они выехали из Москвы, сразу набрал её номер – пересказал ей всё, что удалось узнать от Покачалова. Зачитал стихотворение про Изиду. Чтец из него, правда, был так себе.
И Дима в последние дни говорил о Кристине. После той встречи в Клушино сразу полез в интернет искать её в социальных сетях. Правда, ничего не нашёл. Только пустой «Фейсбук» и закрытый «Инстаграм» с парой сотен подписчиков. На этом не успокоился. Вместо того чтобы, как ему поручил Макс, искать информацию о Скоробогатове, пытался раскопать что-нибудь по Абрамцеву и его дочери. Пустая трата времени.
