Не было сил злиться или копаться в собственных чувствах.
Максим положил письмо на грудь и уснул.
Глава семнадцатая. Письмо отца
Узкий прямоугольный конверт из шелковистой чисто целлюлозной бумаги. На лицевой стороне, в углу, где обычно указывают адресата, мелким отточенным почерком написано: «Максиму». Синяя гелевая паста. Других надписей нет.
Почерк знакомый. Максим хорошо запомнил его, когда в детстве возился с письмами отца. На обратной стороне – ничего. И только место склейки оказалось ребристым. Слишком сильно намочили клеевой слой. Или вскрыли конверт, а затем вновь заклеили. Впрочем, мама говорила, что не читала письмо, и Максим ей верил. В конце концов, склейка могла покоробиться от времени.
Внутри – четыре прямоугольных, под размер конверта, вкладыша из плотной мелованной бумаги. Каждый вкладыш пронумерован. На первом всё тем же узнаваемым почерком, только чуть более крупно, написано:
«Всё оставляю тебе. Ты поймёшь. И в глазах смерти увидишь мою жизнь».
Ниже в четыре строки следовал набор букв, написанных будто в спешке, небрежно, – некоторые буквы стиснуты, другие растянуты, с короткими и долгими пропусками:
«уаодцплйдщцыъу
оплвлзйыфпэхйз
ацротвлстахчск
аоюждртйаэюфзу».
Всего – пятьдесят шесть букв, по четырнадцать на каждую строку.
– В глазах смерти увидишь мою жизнь…
Такой же непонятный набор букв красовался и на остальных вкладышах. Буквы другие, но их количество – неизменное.
Ни обращения, ни даты, ни подписи. Только эти бессмысленные строки. Какая-то глупая шарада, разбираться в которой у Максима не было никакого желания.
«А чего ты, собственно, ждал? Исповеди? Обещания вернуться и помочь, когда его помощь действительно потребуется? Объяснения тому, что сейчас происходит?»
Максим с отвращением отбросил письмо. Думал порвать его, но сдержался. Решил вначале показать Кристине.
К часу дня Максим вышел на кухню. На столе его ждали остывшие оладьи, заветренная сметана и малиновое варенье. Отчим работал в мастерской, а мама уехала в Зеленоград – по субботам, если машина была на ходу, мама отправлялась в супермаркет, заодно навещала одну из подруг.
Максим заварил две кружки чёрного чая с бергамотом, поставил их вместе с тарелками на поднос и отправился в гостевую.
Кристина уже проснулась. Успела переодеться в свои чёрные левайсы и тёмно-синюю толстовку Максима, которую мама вчера на всякий случай оставила в комнате. Застелила диван и, когда Максим зашёл в комнату, стояла возле окна с телефоном в руках.
– «Всё оставляю тебе. Ты поймёшь. И в глазах смерти увидишь мою жизнь», – прочитала Кристина, когда они управились с завтраком и сели на диван обсудить письмо. – Что это значит?
– Понятия не имею.
– Всё оставляю тебе…
– Ну да.
– А что он тебе оставил?
– Ничего. Кроме гнилых воспоминаний. Если это то, что интересует тех людей, так, пожалуйста, пусть приходят, я поделюсь.
Кристина улыбнулась, но не утратила серьёзности. Внимательно осмотрела конверт и вкладыш. Даже понюхала их, чем окончательно развеселила Максима.
– Так это шифр? – Кристина всмотрелась в ряды неровных букв.
– Ну да. Отец любил такие загадки. Видимо, решил, что на прощание нужно оставить своему сыну именно загадку. Заботливый.
– Ты сегодня язвительный, – Кристина посмотрела на него с интересом.
– Просто начало дня не лучшее, – Максим пожал плечами. – В общем, с письмом мы никуда не продвинемся.
– Уверен?
– Я же говорю, отец и раньше оставлял мне такие шифры. Устраивал приключение в квартире. Давал одну записку с указанием, где искать вторую. Потом – третью. Реши парочку загадок, разгадай тройку ребусов и к вечеру найдёшь подарок на день рождения.
– Подарок на день рождения?
– Да. Шоколадную Звезду смерти или что-нибудь в этом духе.
– Этот шифр – такой же?
– Не знаю. – Максим взглянул на письмо отца. – Вряд ли. Может, какая-нибудь банальность. «Прости, но для твоей же безопасности». Ну, или как он там сказал маме.
– Думаешь, шифр сложный?
– Мне было одиннадцать. Вряд ли он использовал «Энигму».
– Ты сегодня другой.
– Какой?
– Не знаю. Другой.
– Выспался, наверное. Ну, и штаны новые надел. У этих коленки ещё не провисли.
Кристина рассмеялась беззвучным мягким смехом.
– Когда мы встретились в первый раз, ты был…
– …угрюм и молчалив?
– Да. Замкнутый.
– Это плохо?
– Нет. Но такой, как сейчас, ты мне нравишься больше.
– Больше? Не знал, что я вообще тебе нравлюсь. – Максим почувствовал, как лицо предательски наливается краской.
– Ты покраснел.
– Неправда.
– Правда.
– Слушай, в нашу первую встречу ты и сама была угрюмой.
Кристина ещё улыбалась, но уголки её губ дрогнули. Она опустила взгляд. Максим проклял себя.
– Прости. Как видишь, мне лучше быть молчаливым и замкнутым. Когда много говорю и пытаюсь шутить, ничем хорошим это не заканчивается.
Кристина не ответила. Её улыбка окончательно угасла. Кажется, она ненадолго позабыла о том, что привело её в Клушино, а теперь благодаря Максиму вспомнила.
– Значит, это тупик. Я-то думала, в письме будет про картину. Раз уж Сергей Владимирович прислал их в одно время. Если тут что-то и зашифровано, этого явно мало.
Максим переставил поднос с пустыми кружками и тарелками на подоконник, а сам сел на диван, возле Кристины. Склонился над письмом, которое она держала на коленях.
– Давай попробую расшифровать. Там будет видно.
– Смотри сам.
– Слушай…
Нужно было как-то извиниться – внятно, ёмко. Так, чтобы она поняла искренность его чувств. Но у Максима никак не получалось подобрать нужные слова.
– Всё в порядке, – Кристина постаралась улыбнуться. – На самом деле я тебе благодарна.
– За что?
– Здесь… с тобой я ненадолго забыла об этом кошмаре. Мне начинает казаться, что всё не так плохо. Небольшое приключение, через которое мы должны пройти. А в конце все будут счастливы. Не знаю, может, это неправильно. Не нужно отстраняться от реальности. Но здесь мне хотя бы не снились кошмары.
