– Там много чего было… Первым большим делом стал купеческий особняк на Ильинке в Нижнем Новгороде. В каком-то из писем бывшего владельца Серёжа обнаружил упоминание о тайнике. Причём тайник был настолько большим, что в революцию туда спрятали чуть ли не всё фамильное серебро. Серёжа решил, что речь о целой комнате, которую потеряли после реставраций. Ему никто не поверил, потому что сохранились старые чертежи, и там никакой комнаты не было. Тогда он поднял реставрационные архивы и раскопал, что на внутренней лестнице, под мезонином, при обработке стен обнаружили вентиляционное отверстие. По чертежам его не было. Оно никуда не вело. Все решили, что это вроде как рудимент после переделок особняка в девятнадцатом веке. А Серёжа настоял на том, чтобы стену вскрыли. Особняк тогда принадлежал какой-то компании… Так вот, за стеной они нашли лестницу, которая привела их в настоящую сокровищницу. Правда, она пустовала. Куча барахла и какие-то записи. В итоге комнату заложили кирпичом, потому что компании она была совершенно не нужна. Но ведь Серёжа добился своего. Всегда добивался. И уже не мог остановиться.
Всё это превратилось в какое-то одержимое кладоискательство. А главное, он никогда не мог точно сказать, почему занимается им с таким рвением. Нет, конечно, он многое рассказал бы, соорудил бы целую теорию, и каждый его шаг вдруг показался бы очень даже логичным, чуть ли не вынужденным. Это он тоже умел. Но сейчас… не знаю, мне почему-то кажется, он среди этих древностей, утерянных реликвий, среди всего этого свала мёртвых эпох искал какую-то правду, что ли. Какую-то истину. Свою mysterium tremendum, которая помогла бы ему понять саму суть жизни. Он ведь не просто находил какие-то артефакты. Он к ним прислушивался. И они всегда рассказывали ему свою историю. Прости, трудно вспоминать…
Мама дрожащей от волнения рукой ухватилась за бутылку. Вылила остатки вина в стакан, но даже не пригубила его. Продолжала говорить почти без остановок, словно боялась, что, замолчав, уже не сможет продолжить.
– Летом девяносто восьмого мы с Серёжей и его другом, Костей Сальниковым, поехали в Индию, – мама взглянула на фотографию, лежавшую у неё на коленях. – Мы были совсем молодые. Серёже двадцать шесть, мне двадцать два. Я хотела развеяться перед последним курсом и дипломной работой. Я ведь до этого вообще за границу не выезжала, а тут – безумный, свободный и совсем незнакомый мир. Серёжа, конечно, ехал с другой целью. Мы два месяца колесили по Индии, а под конец остановились в Ауровиле, чтобы как-то переварить увиденное.
– Ауровиль, – прошептал Максим.
В детстве для него название этого города звучало почти так же сказочно, как Аграба из «Аладдина», и сейчас это чувство ненадолго вернулось.
– Да. «Город рассвета». «Обитель надежды»… Серёжа там встречался с какими-то людьми, что-то с ними обсуждал. Я тогда не придавала этому значения. Знала, что он хочет открыть в России магазинчик с индийским серебром, с одеждой из кашемира и всякими там масками, статуэтками. Ничего особенного. Думала, этим всё ограничится. И Серёжа так думал. А потом он увидел этот богатый и весь какой-то хаотичный мир; понял, что в сравнении с ним наши особняки с утерянными коллекциями и сгоревшими библиотеками – крохотное озеро перед гигантским океаном древности. В этом океане уже плавали свои акулы и киты. Искателей сокровищ в нём хватало. Но Серёжу это не испугало. Более того, привлекло. Ему нужен был вызов. Ему всегда был нужен вызов.
Мы дни напролёт говорили о сокровищницах махараджей, о затонувших храмах Махабалипурама, о пропавших кораблях Ост-Индской компании, тоннами вывозившей золото и древние артефакты. О забытых дворцах моголов, о великих битвах времён Александра Македонского. О джунглях и песках, которые за каких-то десять-двадцать лет могли поглотить вековые города с их историей и богатством.
Для меня всё это было забавной болтовнёй. Конечно, я чувствовала азарт, и если бы там, на месте, мне предложили отправиться на поиски какого-нибудь погибшего каравана, я бы не раздумывая согласилась. Но предлагать такое мне, конечно, никто не собирался, и я знала, что вернусь в Москву и выброшу все эти мысли, меня ждала учёба.
А для Серёжи всё это было всерьёз. Он и раньше отдавался работе, я его по две-три недели не видела, пока он рылся в петербургских или новгородских архивах, пока бродил с металлоискателем по пепелищам разграбленных усадеб. А тут он весь воспламенился. Ты не представляешь. Этот взгляд… Серёжа горел. Страсть, ненасытность. И всё та же отчаянная надежда обрести какое-то исключительное знание или указание, где его искать.
– Исключительное знание? – Максим поморщился, не понимая, о чём говорит мама.
– Звучит безумно, правда?
– Да.
– Так и есть. Это было безумием… Твой отец часто говорил, что любые полученные знания мы автоматически считаем исчерпывающими. Главная сложность – найти новые вопросы. «Подлинное знание начинается с вопросов». Это всё равно как ничего не знать о природе электричества, потом прочитать научно-популярную книгу и тут же решить, что ты охватил всю картину. Понимаешь?
Максим неуверенно пожал плечами.
– Чувствуешь себя чуть ли не специалистом, готовым преподавать в университете, ну или по меньшей мере в школе. Ты просто не представляешь, какие ещё вопросы задать. Так и с человечеством в целом. Со всеми фундаментальными физическими константами, с нашим историческим опытом и познаниями в области психики – мы привыкли считать эти познания исчерпывающими и всякий раз удивляемся, если удаётся их случайно расширить. Так вот, мне кажется, Серёжа верил, что сокровища древности помогут ему найти принципиально новые вопросы. Он готов был всем пожертвовать ради них. Даже своей жизнью. Сгореть дотла, но в последнее мгновение, перед смертью, обрести это великое знание или этот великий вопрос.
– Какой ещё великий вопрос, мам?
– Не знаю, Максим. Об этом нужно спросить твоего отца.
Мама, так и не отпив из стакана, поставила его на комод. Небрежно стряхнув с колен письма и фотографию, сбросила плед. Встала. Она была в серой хлопковой ночнушке с короткими рукавами и красными узорами на подоле. Неуверенным шагом прошлась по комнате.
Раззадорившись, говорила так громко, что отчим наверняка проснулся. Не мог не проснуться. И теперь, конечно, слышал маму. Их комнаты, как и все комнаты в новой части дома, разделяла сухая пенобетонная стена с тонкими флизелиновыми обоями, и Максиму сейчас было неприятно думать, что до Корноухова долетает каждое слово.
– Когда мы вернулись в Москву, я занялась учёбой, а Серёжа уволился из антикварной лавки. С друзьями открыл небольшую фирму. «Изида».
– «Изида»? – удивился Максим.
Именно это слово было ключом к некоторым из зашифрованных отцом писем. Максим читал об Изиде в детстве. Сестра и супруга Осириса, мать египетских царей, украшенная короной из бычьих рогов и зажатого между ними золотого ядра Солнца. Богиня, владевшая всеми тайнами вселенной, постигнув которые, человек сразу бы испепелился, ведь его ум слишком слаб, хрупок и не способен вместить беспредельное сияние мироздания.
