– Так вот, – Погосян вновь щёлкал мышкой. – Подпись на внутренней картине совпадает с обычной подписью Берга. И там же стоит дата.
Громко, напористо ударил гудок скайпа. Звук отдался пульсацией в ране на голове, и Корноухов понял, что Катя увеличила громкость колонок.
– Тысяча семьсот девяносто третий, – с придыханием произнесла она.
– Какой? – не сдержался Максим и поднялся с кровати.
– Девяносто третий, мой мальчик, – чётко повторил Погосян. – Любопытно, правда? Внутренняя картина, если верить датировке, написана через шестнадцать лет после смерти Берга и через девятнадцать лет после того, как был создан внешний живописный слой, то есть сам «Особняк на Пречистенке».
– Тогда я ничего не понимаю. – Катя откинулась на обитую шениллом спинку.
Массив лиственницы. С декорированной царгой и усиленной проножкой. Стул для Кати тоже сделал Корноухов. И если бы не постоянное желание Перса разодрать сидение, стул до сих пор смотрелся бы как новенький.
– Ну почему же? – В голосе Погосяна чувствовалась неизменная напряжённость. – Всё не так запутано, просто очень и очень любопытно. Если верить твоему краеведу…
– Ему можно верить.
– А документам, которые он нашёл?
– Он всё брал из актовых книг, из дел московской городской управы, из архива научно-технической документации и… в общем, он знает своё дело. Конечно, там могут быть неточности, но вряд ли.
– Хорошо. Значит, история получается такая. Александр Берг родился в Петербурге в семье архитекторов. С детства обучался искусствам и уже в молодости, к семидесятым годам, успел прославиться достаточно, чтобы получать неплохие заказы от обеспеченных людей. А в семьдесят седьмом он, по официальной версии, погиб в пожаре на Выборгской стороне. Какая утрата. Однако на самом деле Берг сбежал.
– Сбежал?
– Ну или просто уехал. Этого мы не знаем. Но по какой-то причине он не возражал против того, чтобы его считали мёртвым и даже похоронили. Далее он отправляется в Европу. Оттуда, возможно, перебирается в Южную Америку, в одну из испанских колоний. Вполне допустимое предположение. Туда уехало немало художников, скульпторов, архитекторов. Там Берг задержался почти на двадцать лет. Написал эту необычную картину с ленивцем и филодéндроном и другие, нам неизвестные картины. Затем в девяностые вернулся в Россию, уже в Москву, где по заказу тогдашнего владельца особняка на Пречистенке написал поверх старой картины новую. Правда, по неизвестной причине датировал её семьдесят четвёртым годом. Тут я пока даже предположить не могу, почему он так поступил. Но в целом – как тебе моя теория? Ведь это объясняет появление флигелей на картине!
Катя прикрыла глаза. Обдумывала услышанное и не торопилась отвечать. Погосян, увидев это, вновь зарылся в разбросанные по столу бумаги.
– А нельзя по краске и… – Максим прошёлся вдоль комнаты, – всему остальному – нельзя установить точную дату создания картины?
– Нет, – коротко ответил Погосян, даже не взглянув в компьютер. Затем рассеянно добавил: – Слишком много нюансов. Всё зависит от того, в каких условиях бытовала картина. Так что нет, точный год установить нельзя. Хотя это, конечно, облегчило бы нашу задачу.
– Не получается, – кивнула Катя.
– Вот и я о том же.
– Нет. Я про то, что ты сказал.
– Почему? – Погосян отложил бумаги и, прикрыв лицо руками, стал неспешно массировать веки.
– Потому что в девяносто третьем, когда наш Берг ещё занимался ленивцами, хозяином особняка на Пречистенке уже был генерал-майор Бибиков. Точнее, его жена, дочь промышленника Твёрдышева. Она выкупила особняк у Архарова за двадцать две тысячи рублей.
– Большие деньги. Но что в этом такого?
– Бибиковы и дальше неплохо вкладывались в особняк. Обустраивали, облагораживали его.
– Ты хочешь сказать…
– Да, Андрей. Не сходится. К девяностому году Бибиковы растесали окна и дверные проёмы во флигелях, они стали значительно больше.
– На картине этого можно не заметить.
– А главное, они полностью изменили двор. Поставили гранитные скамейки – так, чтобы возводить на них временную дощатую сцену.
– Сцену?
– У Бибиковых был свой крепостной театр.
– Это твой краевед написал? Я не видел такого в его записях.
– Я не стала отправлять всю историю особняка.
– Напрасно.
– Прости.
Погосян вздохнул. По-прежнему массировал веки и чуть покачивался на стуле.
– Да уж, тогда всё действительно запутано. То у нас получалось, что Берг не мог написать особняк так рано, теперь – что не мог написать так поздно. Ну что ж, – Погосян неожиданно взбодрился. Отняв от лица ладони, посмотрел в камеру слепым уставшим взглядом, но при этом улыбнулся. – Тем интереснее. Мы ведь только в начале нашего расследования, не так ли?
– Просто твоя теория прозвучала немножко…
– Притянутой за уши? Возможно, не спорю. Я только хотел, чтобы у нас была рабочая версия.
– В итоге у нас её нет. Мы даже не уверены, что речь именно о Южной Америке. Мало ли что там придумал Берг.
– Наберись терпения, Екатерина. Нам ещё со многим нужно разобраться. Я ведь до сих пор ничего не узнал по оттиску сургучной печати на подрамнике. Там какой-то скорпион или обезьяна. Сохранность плохая. А если это герб, он помог бы нам, сама понимаешь. И нужно выяснить, что происходит в центре картины, на помосте. Эх, знать бы вообще, что это за город такой странный изобразил наш Берг… Сам его видел? Или воссоздал по чужим описаниям? Может, придумал? А ведь город, судя по всему, получился куда интереснее особняка. Неужели не нашлось другого холста? И зачем вносить такую путаницу с датами?
– Не позаботился об исследователях.
– И не говори. А с помостом в центре города, к сожалению, всё совсем печально, ничего толком не видно. На внешней картине поверх площади – краска со свинцовыми белилами.
– Да, вижу.
– Ну и напоследок взгляни на этот фрагмент внутренней картины.
Вновь раздражающе громко просигналил скайп.
– Надеюсь, этот символ подскажет, что именно изображал Берг.
Получив новое изображение, Катя поначалу, как и раньше, приблизилась к монитору, будто могла заглянуть за его кромки и увидеть там нечто важное. Потом вздохнула. Чересчур громко. Вздох прозвучал почти как стон.
– Этот символ изображён на втором домике слева, – спокойно объяснил Погосян. – Причём нарисован во всю высоту стены. Как видишь, начинается от крыши и опускается до деревянной пристройки. И что-то мне подсказывает, что он может стать ключом. Знаешь почему?
– Нет…
– Вот ещё одно изображение.
