– Он рисовал реальные объекты, но в сущности создавал собственный мир, свою перспективу, – Аня процитировала Елену Яковлевну из Русского музея.
– Может быть, – Екатерина Васильевна качнула головой. – Допустим. Правда, он наверняка писал «Особняк» по заказу одного из владельцев, а в этом случае, как правило, от художника требовали точно воспроизвести действительность. Никаких поисков перспективы. – Екатерина Васильевна отошла от стола, чтобы включить чайник. – Да и главная странность в другом.
– Дата, – шёпотом отозвался Максим.
Аня и не заметила, как он достал из маминой папки подшивку реставрационного паспорта.
– Дата, – так же шёпотом подтвердила Екатерина Васильевна.
– А что там…
Аня не успела задать вопрос. Максим показал ей титульную страницу паспорта, на которой был указан год создания «Особняка».
– Семьдесят четвёртый, – прочитала она. – То есть… за шесть лет до того, как были заложены флигели.
– Именно, – Екатерина Васильевна включила залитый чайник. – За шесть лет! Тогда ещё не было никаких планов перестройки.
– А дату точно поставил сам художник?
– Точно.
– Ну, может, он ошибся? – предположил Дима.
– Не знал, какой на дворе год? – усмехнулась Аня.
– Нарочно ошибся.
– Зачем?
– Не знаю. Заказчик попросил.
– Зачем? – не унималась Аня под шум закипавшего чайника.
– Откуда я знаю!
– Это не всё, – вздохнув, сказала Екатерина Васильевна. – Те две картины из Русского музея. Они правда очень похожи на «Особняк». Их давно не реставрировали, о колорите пока трудно говорить, но сама манера… Форма мазков, изображение растительности, то, как он делал заливку стен, как расписывал глубину неба…
– Это ведь хорошо? – с надеждой спросила Аня. – Если подтвердится, что это ваш Берг, то будет проще с картиной?
– Нет. Будет сложнее. Как я уже сказала, Александр Берг, картины которого нашлись в Русском музее, погиб при пожаре. Так вот этот пожар случился в семьдесят седьмом году! За три года до перестройки особняка на Пречистенке. За три года до того, как там заложили оба флигеля. За три года! Так что вариант с ошибочной датировкой не проходит. И даже если Берг побывал в Москве, о чём не сохранилось никаких упоминаний, то он увидел обыкновенные двухэтажные палаты с деревянными пристройками!
– А на картине ни одного деревянного строения, зато стоят оба флигеля, – больше для себя проговорила Аня.
– Именно.
– Значит, этот Берг другой. – Максим передал все бумаги Диме. – Однофамилец.
– И работал в схожей манере? – с сомнением спросила Аня.
– Всё может быть.
– Слишком много совпадений, – Екатерина Васильевна налила себе чай. – Надо подождать. Вот если экспертиза покажет, что Берги совпадают, тогда и будем ломать голову.
– Откуда это всё? – Максим указал на документы, которые Дима сейчас пытался сфотографировать на шпионскую ручку.
– Знакомый помог. Краевед. Он лучше меня ориентируется в московских архивах. Но это только начало. Он обещал раскопать что-нибудь ещё.
– Почему об этом ничего не было в каталоге?
– О чём? – рассеянно спросила Екатерина Васильевна.
Она явно устала после долгого дня. Ане стало её жаль. Нужно было скорее заканчивать с ужином и расходиться по кроватям.
– О путанице с датами. Думаю, это…
– …подняло бы цену?
– Да. Ведь это интересно. Скрытый слой картины. Датировка картины с разницей в шесть лет.
– Я тогда про особняк ничего не знала.
– А краевед? – не успокаивался Максим.
– Я написала ему на прошлой неделе.
– Почему не писала раньше?
– Не хотела привлекать внимания к картине. Думала продать её и… – Екатерина Васильевна вздрогнула, будто сказала что-то лишнее, и с опаской посмотрела на сына.
– Не хотела привлекать внимания, – тихо повторил Максим. – Мам, откуда он у тебя, этот «Особняк»?
– При чём тут это?
Екатерина Васильевна, так и не ответив, принялась убирать тарелки. Аня встала ей помочь.
Вскоре все отправились спать. Только Дима ещё долго возился с фотографиями. Его шпионская ручка не оправдала ожиданий. Почти все снимки оказались размытыми.
Спали в двух комнатах: Екатерина Васильевна с Аней, Максим с Димой.
Ночь прошла спокойно, если не считать того, что под утро на крыше загрохотало железо. Проснувшись, Аня услышала голоса и тяжёлые шаги. Люди переходили с места на место, потом остановились где-то над окном и затихли. Окно было открыто, и Аня настороженно ловила каждый шорох, готовилась разбудить Екатерину Васильевну, но та и сама уже проснулась:
– Что там?
– Не знаю. Кто-то ходит.
Едва Аня произнесла это, как с крыши вновь донеслись голоса – на одной ноте во всю силу затянули «Спят курганы тёмные». Скорее скандировали, чем пели. Особенно дружно и надрывно кричали: «Парень молодой!» Исполнив песню два раза подряд, закончили своё выступление ещё более надрывным «Зенит! Зенит!» и ушли. Развеселившись, Аня прошептала:
– Питер…
Утром она услышала, как Максим просит Диму не спрашивать его маму о пропавшем друге из аукционного дома. Аня поняла, что новостей об Абрамцеве по-прежнему нет.
Позавтракали хлопьями, но с утра ничего не успели обсудить – на кухне стало тесно и шумно.
Уже стояли в прихожей, когда у Екатерины Васильевны зазвонил телефон. Она с удивлением взглянула на экран старенькой «Нокии 3310». Ответила. И в следующее мгновение её лицо изменилось.
Аня прежде не видела, чтобы кто-то так стремительно бледнел.
Дима и Максим уже вышли на лестничную площадку и ничего не заметили.
– Как… – Голос Екатерины Васильевны неожиданно стал серым, кислым, как табачный дым, будто словам не хватало воздуха.
Ей что-то говорили по телефону. Ане показалось, что говорят сквозь слёзы.
Екатерина Васильевна закрыла глаза. Глубоко вдохнула и выдохнула. Потом ещё раз. Убрала телефон от лица – Аня увидела, что у неё дрожат руки, – и произнесла уже более уверенно:
– Максим.
Максим её не слышал. Они с Димой о чём-то говорили за приоткрытой дверью.
– Максим! – На этот раз голос прозвучал твёрдо, почти жёстко.
Бледное лицо заострилось. Казалось, что без этой твёрдости Екатерина Васильевна потеряется в подступавшей дымке страха или отчаяния.
– Что?
– Блокнот и ручку.
