Шахбан теперь караулил в аэропорту, а Сатунтар со своими людьми встал на выезде из города. Впрочем, Илья Абрамович не сомневался, что беглецы предпочтут затаиться в каком-нибудь из подвалов Леха. Едва ли найдётся хоть один водитель, достаточно отчаянный, чтобы выехать по такой погоде в ночь.
Успокоившись, Илья Абрамович ещё раз обдумал сложившуюся ситуацию. Усмехнулся и тут же простонал – усмешка отозвалась болью в животе. На самом деле всё складывалось не так плохо. Непредсказуемо, сумбурно, но по-своему удачно. Максим теперь почувствует силу. Решит, что во всём на шаг опережает Скоробогатова. Обманул, сбежал, заодно позаботился о друзьях. И пусть. Чувство превосходства – опасная штука, оно подтолкнёт Максима к неосмотрительности, приведёт к ошибкам.
Самое смешное, что мальчишка мог ещё в Москве, а потом в Ауровиле, в Коломбо и здесь, в Лехе, полностью открыться, действительно передать всё, что ему известно о Шустове, и не дёргаться без повода, не травить всех подряд и не сбегать в песчаную бурю. Тогда ситуация, от которой он бежал, выровнялась бы сама по себе. Возможно, он бы даже ушёл невредимый. Хотя у Лизы на его счёт были свои планы, а ей никто не посмел бы перечить, уж Илья Абрамович точно не стал бы с ней спорить.
После лекарств Илью Абрамовича потянуло в сон. В конце концов, сейчас от него уже ничто не зависело. Значит, можно и поспать. Он только жалел, что не увидит Максима в то мгновение, когда Дима передаст ему небольшой подарок от Скоробогатова. Подарок точно собьёт с него спесь. Илья Абрамович опять усмехнулся и, несмотря на мигом возникшую боль в животе, уже не мог сдержать смеха.
Глава двадцать седьмая. Подарок от Скоробогатова
Аня с Димой остались внизу, в келье. Им нужно было побыть наедине. Максим же поднялся на крышу. Отсюда хорошо просматривалась Нубрская долина с её песками, оазисами и неприступными границами гор. Внизу, на отдельном холме, возвышался пёстрый Будда Майтрея с упрятанным под его стопами святилищем. Смотровая площадка перед ним пустовала. Путешественников в эту пору приезжало сюда не так много.
Мы идём вперёд, вперёд…
Кто задержит наш поход?
Тот, кто сзади отстаёт,
Будет плакать, плакать…
И в туман, и в солнцепёк
Мы идём в пыли дорог,
Хоть в крови уж пальцы ног.
‹…›
За моря, за кручи гор,
Мы стремимся на простор.
Не боимся мы в пути быть одни…
А они
Лишь в мечты погружены…
Кладкой стен окружены,
Страха вечного полны,
Будут плакать, плакать…
Максиму запомнилось это стихотворение Тагора из библиотеки Шустова-старшего. Он даже сделал в нём несколько пометок. Теперь думал, доведётся ли отцу когда-нибудь их прочитать.
Достал из кармана сложенную фотографию отца. Взял её из дома Рашмани. Сам не знал зачем. Поначалу хотел выбросить его вещи – те, что ему передала индианка. В итоге бросил их в кабинете. Часы оставил себе. Ещё и фотографию в последний момент достал из рамки. Рамку спрятал в опустевший тайник. Но Киран всё равно заметила. На прощание спросила, поможет ли ему снимок. Максим не знал, что сказать, и только кивнул.
Поможет… Чем? Максим теперь частенько поглядывал на эту фотографию. Не узнавал запечатлённого человека. Так похож на него самого и всё же бесконечно чужой. Шустов-старший успел где-то получить шрам. Рубец мягким стежком лежал на его правой щеке. Остался на память от Шахбана? Или Сальникова? Кажется, отец породил вокруг себя предостаточно врагов, до сих пор желавших как следует отметиться на его лице. Странно, что шрам в итоге был один.
Убедившись, что Шустов покинул Кашмир, Максим одновременно испытал разочарование и облегчение. Давно смирился с тем, что у него нет отца, однако чувствовал, что сможет окончательно отпустить его только после личной встречи. Достаточно посмотреть ему в глаза. Даже говорить ничего не нужно.
– Чушь… – поморщился Максим. – Не сходи с ума.
Приготовился порвать фотографию и уже представил, как ветер рассеивает её обрывки, однако сдержался. Вновь сложил снимок, убрал в карман. Прошёлся по запылённой крыше, осмотрел серые дома Дискита. Построенные из саманных кирпичей и кое-как побеленные, с крохотными задраенными оконцами и неизменным свалом хвороста во дворах, они смотрелись бедно, почти сливались с выжженными сыпучими скалами, среди которых ютились вот уже седьмой век подряд. В монастырь Максима пустили по просьбе Рашмани. Максим решил, что здесь он со Шмелёвыми будет в безопасности. Возвращаться к индианке не хотел и вообще предпочёл бы держать Рашмани в стороне, однако со вчерашним спектаклем не справился бы без её помощи.
Их план сработал. Аня сама предложила использовать зелёный чайничек с двойной ёмкостью, который забрала из брошенного дома в Ауровиле и который надёжно хранила все эти недели. Оставалось договориться с родителями Рашмани. Узнав, что Максим – сын Шустова, они согласились превратить свой ресторан возле базарного квартала в некое подобие сцены. Каждый шаг был продуман.
Мама Рашмани, сохранившая только лучшие воспоминания о Шустове, о чём не преминула трижды сказать Максиму, приготовила настой, который, по её словам, должен был обездвижить людей Скоробогатова. О его составе лишь упомянула, что это горные травы – лёгкий отвар из них пьют при змеиных укусах. Максим поначалу опасался, что настой не окажет нужного влияния. Боялся, что с Егоровым придёт Шахбан, ведь его звериная сила могла перебороть любые травы. К тому же не было никаких оснований предполагать, что они вообще согласятся выпить предложенный напиток. Когда же вместо Шахбана появился Баникантха, а Егоров с показной подозрительностью заменил свою чашку, Максим понял, что план приходит в действие. В итоге, увидев, как рвёт индийца, как, побледневший и обессилевший, валится на пол Илья Абрамович, услышав их стоны и крики, Максим перепугался. Подумал, что настой оказался чересчур крепким. Калечить и убивать их он не собирался.
Дальше всё шло по сценарию. Единственной неожиданностью стало сопротивление Димы, который первое время отказывался убегать. Максим с Аней силком увлекли его на кухню, которую обследовали ещё утром. Попутно, как и было условлено, сбили Рашмани, переодевшуюся в официантку и вызвавшуюся им подыграть. Далее устроили мнимый погром, опрокинув шипящую сковородку, – один из поваров натёр себя перцем, чтобы при случае изобразить незначительные ожоги. Кроме того, разбили окно. Правда, вышли через чёрный ход, который за ними тут же закрыли на замок. Сделали всё, чтобы отвести подозрения от тех, кто им помогал в ресторане.
На заднем дворе ждала машина. Водитель, знакомый Рашмани, заранее оформил Диме разрешение на въезд в Нубрскую долину и взялся провезти всех сквозь песчаную бурю; она перекрыла северо-западный и юго-восточный выезды из Леха, однако северный заезд в горы в сторону Хундера оставался относительно свободным. Чем выше они поднимались, тем легче было продвигаться, пылевая завеса ослабевала, и уж конечно она не могла преодолеть горный перевал. Долина встретила их безмятежным сном.
