– Мать? – шёпотом переспросил Дима.
– Мирра Альфасса. Местная… святая, – так же шёпотом ответил Максим.
– Понятно. А она странная, да?
– Мать?
– Зоя.
На это Максим не ответил. А в следующий раз, когда Дима попробовал шутить над Зои, вступился за неё и предложил Диме приберечь шутки для кого-нибудь, кто сможет ему ответить.
– Когда баньян молоденький, – продолжала Зои, больше обращаясь к Ане, – у него совсем слабый ствол. Его легко срубить. Потом от его ветвей опускаются воздушные корни, они врастают в землю и сами превращаются в стволы. Видишь, – Зои указала на новый росток воздушного корня. – Мать говорила, что ветви и общая крона – это учение гуру. А новые стволы – его ученики.
И вот проходят десятилетия, проходят века, учеников становится больше, и баньян превращается в целую рощу связанных воедино деревьев. Между ними поют птички, отдыхают животные, иногда протекают речки. Этот баньян, – Зои коснулась ближайшего к ней ствола, – не такой уж старый, к тому же его подрезают. А бывают действительно гигантские – такие вот рощи, о которых говорила Мать. Главный ствол теряется среди других стволов и однажды отмирает. А жизнь, которую он начал, остаётся. Так и учитель однажды уходит, оставляя после себя цветущую рощу учеников. Он умер, его имя забыто, но оставленное им учение продолжает благоухать ещё долгие годы.
Зои ненадолго затихла. Потом улыбнулась и положила ладонь Ане на предплечье.
– Прости, я увлеклась. – Повернувшись к Максиму, добавила: – Оставь мне фотографию. Я поспрашиваю знакомых.
Зои преследовали резкие перепады настроения: от детского возбуждения до неожиданного, почти старческого умиротворения. Максим подумал, что в минуты такого спокойствия, когда у неё не дрожали руки, не бегали глаза, Зои становилась по-своему красивой.
– Фотография мне самому пригодится, но ты можешь переснять её на телефон.
– У меня нет телефона, – Зои с виноватым видом пожала плечами.
Наконец решили сделать обычную ксерокопию и договорились встретиться утром в столовой.
В следующие два дня гуляли по Ауровилю вчетвером, и как-то всякий раз получалось, что Максим шёл с Аней, а Зои – с Димой. Зои вела себя свободно, и Диме это нравилось. Она брала у него трость, шла с ней, комично прихрамывая на обе ноги, заявляла, что в неё нужно спрятать выдвижное лезвие и при случае использовать его в драке, как это делал Сахарин в «Приключениях Тинтина». Не стесняясь, ерошила Димины кудри, говорила, что сама в детстве ходила с длинной косой. Рассказывала Диме об «Учении цветов» и других книгах Мирры Альфассы. Дима не отставал от неё ни на шаг.
Зои пока что не смогла помочь Максиму. Ни один из её знакомых не признал сфотографированных под баньяном Шустовых, а «Изиду» все называли лишь очередной конторой из сотен тех, что появлялись и закрывались тут каждый год. Но Максим не унывал.
Во вторник Зои предложила прокатиться на бесплатных гостевых велосипедах до Матримандира. Аня вежливо отказалась: не забыла о том, что случилось с братом прошлой осенью. Но Дима рьяно поддержал эту идею, и даже Максиму не удалось его отговорить.
– Мужик что бык, – вздохнула Аня и только попросила Зои ехать не слишком быстро. Велосипеды оказались маленькие, ржавые, к тому же с неудобным сидением без регулировки; на поворотах колени то и дело упирались в руль, ехать приходилось с широко расставленными ногами.
Матримандир был сердцем Ауровиля и представлял собой довольно любопытное сооружение. В основе храма, на возведение которого ушло почти сорок лет, были два гигантских перекрещенных эллипса из железобетона. На этих эллипсах держалась сетчатая конструкция, из которой в итоге сложился геодезический купол тридцати шести метров в диаметре. Сферическую основу укрыли полутора тысячами вогнутых позолоченных дисков. Храм напоминал циклопический приплющенный шарик для гольфа, рухнувший с неба и взбугривший вокруг себя красные глыбы земли.
По словам Зои, Матримандир со всеми прилегающими садами служил символом любимого цветка Матери, цветущего лотоса. Взглянув сверху, можно было бы увидеть, что храм – его сердцевина, а сады – не что иное, как двенадцать лепестков, с которых и начинались главные улицы Ауровиля; от храма они расходились дугами, из-за чего планировкой городок напоминал скрученную спираль галактики.
Такой же галактической была планировка внутри храма, однако изучить его архитектуру Максим отказался: заметил, что они и без того много времени тратят на совершенно неуместные прогулки. После того как Зои вновь упомянула подземные тоннели под храмом, Максим прервал её, заявил, что экскурсия окончена, и отправился в Гостевой центр, чтобы вновь переговорить с администратором. На встречу они пошли втроём с Аней и Димой. Зои их сопровождать отказалась, сославшись на работу в магазине.
Прошло три дня с тех пор, как Шмелёвы объявились в Ауровиле. За это время Максим ни разу не заговорил с ними об их внезапном приезде, впрочем, понял всё и без объяснений. Дима решил-таки несложную загадку из девяти подсвеченных на глобусе названий, вспомнил об индийском офисе «Изиды» и, конечно, догадался, куда именно улетел Максим. Закрыв сессию, Шмелёвы последовали за ним, у них на то были веские основания.
– Мы не могли тебя бросить, – Аня подтвердила рассуждения Максима. Более того, сказала, что это Дима настоял на их поездке: – Он сказал, мы должны тебе помочь, да и… Ты боишься, что люди Скоробогатова придут к твоей маме. А мы боимся за своих родителей. Ведь если ты ничего не найдёшь… Следующими на очереди будем мы. – Аня старалась говорить как можно мягче, будто извиняясь перед Максимом. – Родители уехали в Грецию и думают, что мы с Димой сейчас у моей подруги в Испании, вот так. Пришлось обмануть их.
Максим не упрекал Шмелёвых и только удивился, узнав, что Дима не рассказал сестре про загадку с глобусом.
– Не знаю, Макс… – призналась Аня. – Дима толком ничего не объяснял. Просто сказал, что нужно лететь именно в Ауровиль. А что?
Максим пожал плечами. Всё это не имело значения. Нужно было сосредоточиться на игре, которую затеял Шустов-старший, понять, зачем он привёл их в Ауровиль и почему не оставил других подсказок.
Администратор принял посетителей с неожиданным радушием. Даже попросил помощника Баникантху приготовить им масала-чай. Впрочем, индиец не торопился выполнять его просьбу – сидел на месте, будто ничего не слышал, и только минут через десять отправился наконец за чашками.
Шрамы и ожоги обезобразили Салли: он улыбался, во всём показывал расположение, а его лицо от этого становилось ещё более отталкивающим. Подобное уродство не вызывало страха, только отвращение и сочувствие.
Дима безучастно сидел на белом пластиковом стуле, осматривал необычную конструкцию потолка с вентиляторами и стальными решётчатыми балками. Максим, не уверенный, как лучше вести разговор, тоже молчал. И только Аня поддерживала беседу с Салли, надеясь выведать у него хоть какие-то сведения.
