Открыл набранный текст шифровки. Первым делом задал поиск и обнаружил, что «ШЪОЛ» действительно встречается три раза.
– Это и хорошо, и плохо.
– Почему хорошо? – спросила Аня, стараясь удобнее устроиться на пластиковом стуле.
– Потому что у нас есть конкретный, ни разу не нарушенный промежуток.
– А почему плохо?
– Потому что три повтора – мало.
Они разбили текст на семьдесят четыре фрагмента, вычленив отдельные буквы по каждому из семидесяти четырёх предполагаемых шифралфавитов. Максим наловчился делать это быстро. На всякий случай всё перепроверил. Убедился, что фрагменты сформированы правильно.
Взялся за первый фрагмент. Выстроив его буквы в алфавитном порядке, высчитал частоту их появления. Результаты получились обнадёживающими: буква «Д» – 7,1 %, «Ь» – 5,3 %, «Л» – 4,3 %, остальные – от 3 до 0,3 %. Такое распределение вполне походило на допустимое в русском языке.
Второй фрагмент оказался чуть менее удачным. Частота буквы «Ц» в нём достигла 14,6 %.
– Предположим, что бывает и так, – нахмурился Максим.
Третий и четвёртый фрагменты по распределению процентов напомнили первый фрагмент, а пятый и шестой напомнили второй, в одном из случаев показав сразу две буквы, частотность которых превысила пятнадцать процентов.
– Начнём с этих шести. – Максим всматривался в экран, боясь допустить малейшую ошибку.
Заглядывая в общую таблицу частотности, начал подставлять буквы. Пяти букв достаточно. По ним можно увидеть, получается что-то осознанное или очередная белиберда.
За ноутбуком Аня с Максимом провели почти три часа.
Ничего не добились.
Какие бы комбинации ни применял Максим, всякий раз в итоге видел очередные «лозжд» или «ъзарх». Ничего лучше «генол» ему собрать не удалось – единственное вменяемое сочетание, от которого он так и не продвинулся дальше.
Максим не сдавался.
Начал заново проверять последовательность действий.
Аня терпеливо сидела рядом.
Добравшись до третьего фрагмента из семидесяти четырёх, Максим в отчаянии понял, до чего безнадёжны его попытки. Ему недоставало опыта, знаний, да и памяти, чтобы удержать все возможные варианты в голове, не говоря уже о том, чтобы умело их тасовать и перестраивать. В приступе бессилия Максим смахнул со стола пустую чашку, та ударилась о бетонный пол и разбилась. Звон стекла привлёк внимание обезьян с соседних крыш и рыжей козы снизу. Едва не опрокинул ноутбук, вцепился в одну из тетрадей так, что смял и надорвал её обложку. Затем стиснул ладонями виски и притих.
– Макс… – Аня положила ему на предплечье свою ладонь. Сказала, что они выйдут на улицу, и Максим её послушал. Потому что доверял ей. Сейчас ему было важно кому-то довериться, пусть даже в такой мелочи.
Постарался разгладить помятую обложку. Вновь увидел символ человека с солнцем над головой и надпись «La Ciudad del Sol». Проклятый Город Солнца.
– Как думаешь, где сейчас Дима? – спросила Аня, когда они спустились к набережной Ганги.
– Его не тронут. Он им нужен. Считай, Дима у них в заложниках. И когда я разберусь с записями отца… Всё будет хорошо.
«Что бы ни происходило, не доверяй своим друзьям». Максим до сих пор не понимал, почему Лиза предупредила его об опасности и почему сказала о ней так неопределённо. «Считай, это в моих интересах». Вряд ли она играла против собственного отца. Тогда почему? Их побег из подвала сполна объяснил Дима – люди Скоробогатова поторопились, решив, что Максим добрался до дневника Затрапезного. Осознав ошибку, не смогли придумать ничего лучше, чем подослать к нему Лизу и устроить нелепый побег. С другой стороны, Сатунтар преследовал их в Пудучерри с такой одержимостью, будто побег был вполне настоящим. А Зои? Она сообщила Сальникову об их задумке выбраться через храмовые тоннели? Это тоже было частью плана? Или же всё происходило по-настоящему, и Скоробогатов, устав от игры, собирался от них избавиться? В таком случае Лиза действительно спасла им жизнь… Да и зачем тратить столько усилий на то, чтобы подослать к нему Диму, а потом вот так запросто намекать на его предательство? Этого Максим не знал. Слишком много вопросов, и ни одного вразумительного ответа.
Они с Аней неторопливо шли по береговым ступеням из песчаника и сланца. Здесь пахло влагой и специями. Максим запретил себе думать о Лизе, о позволившем себя схватить Диме, о тетрадях, об утомляюще долгих и пока тщетных попытках разобраться в их содержании… Мысли упрямо штурмовали его спокойствие, и, чтобы окончательно отвлечься, он старался заинтересовать себя священной рекой и городскими постройками.
Домá здесь были такими же мрачными, как и воды Ганги. По их стенам бежали рваные письмена и неуклюжие изображения божеств вперемешку с ликами святых и древней свастикой. Каждый дом кривился на собственный лад, исполосованный трещинами, облепленный балкончиками и растущими на крыше деревьями. В городе царствовали оранжевый Хануман и синий Шива.
Сама Ганга была запружена прогулочными лодками. Её противоположный берег казался пустынным, не отмеченным ни единым деревом или строением, а берег, по которому шли Аня с Максимом, был целиком, насколько хватало глаз, покрыт массивными ступенями – подобные лестницы здесь называли гхатами. Нижние ступени опускались в Гангу, а верхние уводили к суете улиц. И повсюду царило нервное крикливое оживление.
Пройдя по гхатам к воде, индийцы стирали одежду: намылив её тяжёлыми брусками мыла и скрутив в широком замахе, лупили ею по серым, отдельно стоявшим валунам. Тут же другие индийцы, зайдя по пояс в реку, вкладывали себе в горло пальцы и принимались громко, надрывно харкать. Драили зубы пальцами и продолговатыми палочками. Стриглись, брились. Чуть поодаль горожане занимались починкой лодок: подбивали шпангоуты, конопатили, обвязывали верёвками. Здесь же расправляли и готовили к промыслу сети с обломками кирпичей вместо грузил.
По всем гхатам отдельными оазисами восседали паломники двунадесяти религий, съехавшиеся в Варанаси для омовения в Ганге. Они устраивали диспуты, пели молитвы. Тут же проповедовали провидцы в белых, расшитых перламутром одеждах или вовсе без одежд, едва прикрытые набедренной повязкой.
Вдоль домов переменчивым строем сразу несколько мужчин справляли нужду. Аня брезгливо отворачивалась от них и старательно переступала через сбегавшие к реке грязные потёки мочи. Затем с не меньшей брезгливостью замечала, как сидевшие на корточках нищие подъедают с газет неприглядную, больше похожую на рвоту рисовую жижу и как вокруг них с осторожной жадностью суетятся чахлые собаки.
Максима забавляла Анина брезгливость, и он посмеивался, представляя, с каким восторгом тут разгуливал бы Дима. Необычная будничность древнего города отвлекла от зашифрованных тетрадей, и Максим наслаждался кратким отдыхом. В довершение всего они с Аней добрались до открытого крематория с тремя кострами из толстых брёвен на берегу и с отдельным большим костром в бежевом здании без крыши. Чуть выше, окружённые дровяными свалами, возвышались облупленные коробки хосписов. Сюда, к священной реке, съезжались умирать со всей Индии. Служащие крематория выносили пепел в больших корзинах, с кратким благоговением опрокидывали его в Гангу и торопились назад, за следующей ношей.
