Шри-Ланка во многом отличалась от Индии. Улицы в Коломбо не пахли гниющими отходами и туалетом. Дороги не были усыпаны мусором, дорожное движение казалось упорядоченным. Ни одного пешего рикши, запряжённого в двуколку, только такси и автомобильчики моторикш, которые здесь называли тук-туками, – куда более опрятные, с удобными скамейками и полиэтиленовыми боковыми стенками.
Аня уговорила Максима спуститься к городскому пляжу, и теперь они шли вдоль узкой песчаной отмели, поглядывая на тесный рой воздушных змеев, на купавшихся в океане ланкийцев. Среди сотен отдыхавших тут людей не было ни одного, кто бы решился снять рубашку или штаны. В воду все заходили целомудренно – исключительно в одежде, и никто не отплывал от берега, только барахтался в прибое и радостно визжал под напором сумбурных волн.
Местные жители были похожи на индийцев и всё же во многом от них отличались. В Коломбо Максим почти не видел женщин в сари, мужчин в дхоти, не заметил ни одного нищего в саронге. Ланкийцы не ограничивали себя традиционной одеждой, да и сама жизнь тут всё-таки была чуть более раскрепощённой. В Индии девушки всегда усаживались на мотоцикл боком, не прикасаясь к спине водителя и при любом повороте рискуя соскользнуть на дорогу. Здесь же, в Шри-Ланке, Максим таких причуд не заметил. Сесть на мотоцикл расставив ноги и прижавшись к водителю было обычным, не постыдным делом для местных женщин.
На фонарных столбах возвышались пеликаны: поочерёдно подставляли ветру светло-серые крылья, довольные, поводили массивным клювом и беззаботно гадили тёмными струями. Раньше такая картина непременно развеселила бы Диму. Однако сейчас он даже не обратил на неё внимания.
Посмотрев на Диму, Максим невольно вспомнил, как тот странно повёл себя в плену. Связанный, охотно передавал Шахбану всё, что с ними приключилось в доме Шустова. Тогда они ещё ждали в номере, не знали, что их поведут в подвал другого здания, и Дима легко, почти с радостью объяснял устройство скрытого замка, герконовой ловушки, значение «оков мира». С улыбкой рассказывал, как они изучали «Город Солнца» и какие там описаны брачные порядки. Его поведение удивляло и одновременно с тем успокаивало. Происходящее тогда казалось Максиму недоразумением, банальным розыгрышем. А потом они увидели глаза прибежавшего Сальникова, и всё изменилось. Дима по-прежнему оставался разговорчив, но теперь в его беззаботном тоне отчётливо звучал страх. Он растерянно косился на Шахбана, будто не верил, что тот при всей его медвежьей грозности способен на действительную жёсткость.
Когда в подвале раздались первые гудки скайпа, Максим сразу заподозрил, что его ждёт разговор со Скоробогатовым. Представлял себе, как Аркадий Иванович, словно Марлон Брандо из «Апокалипсиса сегодня», будет прятаться в тенях – безумный и по-животному властный, а на деле увидел сухопарого мужчину в пиджаке и краповом галстуке с зажимом, с полысевшей головой и тоненькими, едва приметными усами. И такая во всём его образе была усталость, такое видимое безразличие и даже уныние, что Максим поначалу заподозрил обман. Не верилось, что этот человек и есть Скоробогатов – тот самый, кто распорядился напасть на отчима, пытать Шульгу, похитить, а затем убить Погосяна.
Позже Максим понял, что ленивая безмятежность Скоробогатова объяснялась его непоколебимой уверенностью в собственной силе. Ему не было нужды, подобно Сальникову, надрывно выкрикивать угрозы и так утверждать свою власть. Аркадий Иванович спокойно говорил, что сделает, а потом делал это. И если к Салли с Баникантхой Максим испытывал лишь ненависть и отвращение, то сам Скоробогатов действительно внушал ему страх. Страх настолько глубокий, что Максим не мог его отрицать. Никто прежде не заставлял его чувствовать себя настолько беспомощным.
Максим тряхнул головой. Не хотел возвращаться ко всему, что испытал в подвале того заброшенного дома. Только позволил себе вспомнить странные слова Лизы о дневнике Затрапезного: «Не пытайся его прочесть. Даже не открывай. Так будет лучше для тебя и твоих близких». Судя по всему, Скоробогатов нанял отца, как раз чтобы разобраться с этим дневником. В нём могли быть зашифрованные или просто путаные указания на какой-нибудь артефакт. Шустов справился с поставленной задачей, но в последний момент сбежал. Заодно прихватил дневник: «Скоробогатов последний дурак и всё испортит».
Но что там можно испортить? Или отец не захотел делиться сокровищами? Решил всё присвоить себе? Тогда о каком великом знании он говорил маме? И почему с тех пор так и не объявился? А главное, почему Лиза сказала, что дневник погубит Максима, как однажды погубил Шустова-старшего? Неужели она в самом деле решила, что богатства, какими бы фантастическими те ни были, смогут настолько увлечь Максима, что он, подобно отцу, пожертвует близкими, друзьями, даже самим собой? Да будь там, в дневнике Затрапезного, хоть трижды указан подлинный путь в Эльдорадо или ко всем награбленным богатствам конкистадоров, Максим не задумываясь отдал бы его Скоробогатову и предпочёл бы скорее забыть всю эту историю.
А если нет никакого дневника? Очередная уловка, ещё один странный ход в запутанной партии, которую разыгрывали Лиза с её отцом? Зачем она вообще отпустила их? И зачем дала телефон, которым Максим так и не захотел воспользоваться? «Считай, это в моих интересах» – не самое понятное объяснение.
Максим в задумчивости остановился. Заметил, что Аня фотографирует купавшихся в прибое школьниц – они позволили себе разуться и теперь с криками убегали от волн, ничуть не беспокоясь из-за того, что их белые школьные юбки и рубашки с широкими отложными воротниками давно промокли. Рядом с ними, по пояс в воде, стоял учитель – полностью одетый, даже не снявший очки. Смотрелось это нелепо, но школьницы, кажется, были довольны таким купанием.
– Дим, ты ведь что-то раскопал про Затрапезного. – Максим встал у лотка с мороженым, подзывавшего покупателей тремя зацикленными мультяшными нотами. – Не расскажешь?
Прежде Дима устроил бы целый спектакль, заставил бы выслушать бесконечные отступления, ремарки, принялся бы терзать Максима наводящими вопросами и шутками. Теперь же молча передал ему телефон с вордовскими конспектами из Исторической библиотеки. Ноутбук остался в Ауровиле, и Дима вынужденно обходился без него.
– Собираешь материал? Всё думаешь написать статью?
– Может быть. – Дима пожал плечами.
Конспекты пришлось читать на ходу – когда Аня вела всех по берегу и потом, когда в итоге взяла такси до гостевого дома. Из Диминых записей складывалась любопытная история.
Затрапезные были богатыми купцами, уже в семнадцатом веке владели множеством лавок по всему Ярославлю – торговали крашениной, коробейными и красильными товарами. Наиболее прославленного из Затрапезных, Ивана Максимовича, лично отметил Пётр I. По его рекомендации Иван Максимович ещё в молодости отправился на учёбу в Голландию, где семь лет изучал полотняное дело, а вернувшись домой, стал руководителем Ярославской полотняной мануфактуры.
Затрапезный сполна оправдал надежды императора, впрочем, не обошёлся без государственной помощи: бумага и коломянка, то есть прочная льняная ткань, изготовленные на его заводах, частично освобождались от пошлин, а в царствование Анны Иоанновны по именному указу императрицы все рабочие Ивана Максимовича были навечно закреплены за принадлежавшими ему фабриками.
