– Ты ведь понимаешь, если мальчишка умрёт, или потеряет рассудок, или лишится возможности говорить, то ты, мой друг, сразу последуешь за ним? – заботливо сказал Илья Абрамович, встав из-за стола и приблизившись к Салли.
– А что с этими? – Салли показал на Шмелёвых.
Шахбан отпустил Анну, и она теперь, прижав связанные руки к груди, лежала возле брата.
– Эти мне не нужны. И не расстраивайся так. После того как я поговорю с отпрыском нашего любимого Шустова, он опять перейдёт к тебе. На сей раз в полное распоряжение. Ты всё понял?
– Да, да, – Сальников, довольный, осклабился, отчего шрамы на его лице исказились, став ещё более уродливыми.
– Хорошо. А мне пока нужно отдохнуть.
Глава десятая. В западне
Запястья, перетянутые верёвкой, пульсировали. Их пульсация отдавалась в висках, тонкими ртутными змейками холодила кожу, собиралась глубоко в макушке и там буравила голову стальной иглой, заставляла изгибать шею, напрягать щёки. Кисти рук разбухли. Максим не чувствовал их. Пробовал шевелить пальцами. Не различал их по отдельности. Пальцы срослись с ладонями. Два единых горячих сгустка.
Максим не успокаивался. Продолжал из последних сил дёргаться. Поочерёдно отталкивался от колонны то левой, то правой ногой. Знал, что в этом нет смысла. Верёвка сама по себе не оборвётся. Колонна не рухнет. Никто не придёт на выручку. Никто не одумается. Надежды на спасение не осталось. Впереди – боль, унижение, смерть. Но Максим знал, что будет бороться до конца. Будет рваться до тех пор, пока, обессилев, не потеряет сознание. Потом очнётся и продолжит эту бессмысленную борьбу. В кровь сорвёт руки. Разобьёт о колонну голову. Но не будет просто смотреть на то, как страдает Аня…
Её теперь положили на стол, за которым обедал Егоров. По отдельности привязали ей руки и ноги, растянули их в стороны. Баникантха кружил вокруг стола, не отрывал глаз от Ани. Сальников стоял на месте. Пальцем проверял остриё ножа.
Больше в подвале никого не было. Только они вчетвером. И безжизненный, полуобморочный Дима, которого оставили лежать возле Максима. Никто и не подумал его привязывать. Хватило верёвок на руках и ногах.
– Знаешь, что самое смешное? – Салли усмехнулся безумным, давящимся смешком. Язык липким слизнем скользнул между его губ. – Ты чем-то похожа на мою жену. Нет, правда. У вас есть что-то общее. Но только не волосы, нет. Света была брюнеткой. Но это ничего. Она ведь точно так же лежала, как и ты сейчас. Один в один. Уж я помню, поверь. Всё помню. И повторю. Не забуду ни одного штриха. А твой друг будет смотреть. Я знаю, будет. – Сальников повернулся к Максиму. – Это поначалу кажется, что сможешь отвернуться, закрыть глаза. А потом смотришь. Впитываешь каждой клеточкой мозга.
Салли подался вперёд.
Навис над столом и одним движением рванул Анину кофточку так, что стрельнули и покатились по бетонному полу сразу несколько пуговиц. Баникантха замер на полушаге и, не переставая жевать бетель, внимательно проследил за тем, как рука Салли опустилась Ане на шею.
Аня больше не сопротивлялась. Дрожь сотрясала её тело редкими волнами, но сдавленные крики и мольбы прекратились. И только когда рука Салли чешуйчатой осклизлой змеёй скользнула по её плечу, Аня вся напряглась в болезненном припадке, вытянула пальцы босых ног, зажмурилась, а из её закрытых глаз опять потекли слёзы.
И Максим закричал.
Крик поднимался из груди сухими колючками. Раздирал гортань, заставлял глотать собственную кровь. В отчаянии Максим с такой силой упёрся сразу двумя ногами в колонну, что почувствовал, как вытягиваются его собственные суставы. И только новый приступ слабости остановил этот порыв. Задыхаясь, Максим опять повис на вздёрнутых за спиной руках. Чувствовал, как на голову опускается серая завеса отрешения. Противился ей. А потом услышал голос. Такой знакомый. Сейчас он прозвучал холодно и твёрдо:
– Отойди от неё.
Приподняв голову, настойчиво моргая, Максим разглядел, как от лестницы приближается Кристина. Она, как и прежде, была одета в Анины индийские вещи – ещё одна глупая насмешка. За ней шёл чернобородый убийца, которого Салли там, в гостевом доме, назвал Шахбаном. Сейчас, глядя на его грузную походку, на его затянутое в костюм медвежье тело, Максим поклялся, что убьёт Шахбана. Понимал, что в таком положении легко бросаться подобными обещаниями, и всё же дал себе клятву со всей серьёзностью. За то, что Шахбан сделал с Аней. А главное, за это бесчеловечное спокойствие, отстранённость в его глазах в те мгновения, когда он ломал ей пальцы, – с таким будничным видом, словно речь шла о какой-то бюрократической необходимости.
– Что ещё?! – грубо крикнул Салли. Порывисто обернулся и, увидев Кристину, тут же присмирел. Потупившись, прошептал: – Лизавета Аркадьевна. Не знал, что…
– У тебя есть камера?
«Лизавета Аркадьевна… Лиза. Вот, значит, как тебя зовут». Максим старался не шевелиться, чтобы не усиливать головную боль и слышать их разговор.
– Что? Простите, какая камера?
– Видеокамера.
– Да, конечно… Что-нибудь найдём.
– Сейчас.
– Что?
Баникантха, кажется, не понимавший русскую речь, растерянно смотрел то на Сальникова, то на Кристину. То есть на Лизу, на Лизавету Аркадьевну.
– Отправляйся к себе и привези камеру. Я хочу, чтобы ты всё записал.
– Но я думал…
– Думать – не твоя забота, Сальников. Делай что говорят.
– Да, да, понимаю, – Салли с явным сожалением отошёл от стола с распростёртой Аней. Затем приободрился и, словно пытаясь оправдать отступление и чрезмерную послушность, затараторил: – А вообще правильно. Этот наверняка сболтнёт что-нибудь важное, а я могу не расслышать.
«Этот», конечно, подразумевало Максима.
– Оставь нож.
– Что? – Салли жадно обхватил рукоятку ножа, который по-прежнему оставался у него в ножнах на поясе.
Лиза не стала повторять. Сальников и сам покорно выложил нож на пол. Поплёлся к лестнице. Баникантха, сообразив, что знакомство с Аней и остальными откладывается, разочарованно сплюнул и зашагал вслед за Салли.
– Подожди наверху, – уже мягче сказала Лиза, на этот раз обращаясь к Шахбану.
Он не задавал вопросов. Только бросил взгляд на Диму. Увидел, что тот ни к чему не привязан, однако, как и Сальников, рассудил, что опасности нет. Молча ушёл.
Когда наверху стихли последние шаги, Лиза приблизилась к Максиму.
Непривычный запах терпкой свежести – смесь сладкой вербены и пряной корицы. Кажется, мамиными духами Лиза больше не пользовалась. Пропала необходимость.
Всё та же рваная чёлка и длинные пряди тёмных волос. Заострённое лицо с высокими скулами. Вишнёвая помада и чёрная, ещё более выраженная, чем раньше, подводка глаз. Максим смотрел на Лизу с гордостью пренебрежения, однако не мог противиться холодку надежды – тот поднимался от груди, студил горло и заставлял глаза, вопреки воле, слезиться.
