И Галина заговорила с ней:
– У мужчин существует только одна мотивация – тщеславие, которое заставляет их карабкаться вверх по социальной лестнице, больше зарабатывать, кричать с броневиков, бежать в атаку, заводить детей и постоянно стремиться захватить пространство очередной, даже самой пустой женщины. А у нас, женщин, только две мотивации: ты и любовь.
И ты, обида, сильнее… Ты, словно тень, пристаешь еще где-то в начале, оглушаешь хлопком двери ушедшего отца, давишь в ночи на горло никем не востребованными эмоциями, и растешь, и крепнешь, питая себя нераздавшимися звонками, неподаренными букетами и неправильными словами…
За дверью послышалась возня.
– Мам, ты здесь?
– Да, убираюсь.
Из губы сочилась кровь.
Галина встала, схватила тряпку и открыла первую попавшуюся створку шкафа.
На аккуратной стопке полотенец лежал забытый Ольгой шелковый халатик.
Галина взяла его в руки и прижала к лицу.
– Оля… Самого главного я в тебе и не поняла… Что же ты с ней сделала, с обидой? Прогнала мерзавку за дверь? Не поверю… Как же глупа наша жизнь и какая же пропасть теперь между нами!
Галина свернула халатик и хотела было положить обратно, но ее взгляд упал на лежавший в самой глубине полки сверток.
Что-то увесистое было завернуто в бесплатную газету из тех, что бросают в почтовый ящик.
В свертке был пистолет.
Галина судорожно завернула его в халат сестры и запихнула обратно в шкаф.
– Катя, иди сюда, быстро!
– Мам, я вообще-то уроки делаю, – донеслось из соседней комнаты.
– Я сказала быстро! Где Лу?
– Играет в манеже, ты сама велела его туда посадить.
– Женщина из ЖЭКа проходила в эту комнату?
– Да.
– Ты была рядом?
– Нет, потому что Лу…
– Идиотка ты несчастная! Как она выглядела?
– Кто?
– Эта женщина!
– Мам, при чем тут эта женщина, ты бы лучше…
– Заткнись и отвечай на мой вопрос: как она выглядела?
Дочь глядела на нее с неприкрытой ненавистью.
– Баба как баба, – процедила она.
– Это что за выражение? Ты, сопля!
Катюша с трудом сдерживала слезы.
– Говори, дебилка, это очень важно!
Из соседней комнаты раздался громкий плач Лу.
Дочь всхлипнула, дернулась и хотела было уйти, но Галина приказала:
– Стоять! Я сама к нему подойду! Говори, как выглядела эта женщина!
– Как алкоголичка, – и, повернувшись к ней спиной, дочь с яростью добавила:
– Как совсем не интеллигентная алкоголичка.
* * *
Галина неслась по парку.
Город, поглощенный субботними делами, был суетлив и безразличен.
То и дело на глаза попадались приговоренные к совместному времяпрепровождению семьи: дети галдели, взрослые, отмахиваясь, спешно отвечали им на вопросы и возвращались к своим сплетням, пиву и сигаретам.
Галина решила обойтись без машины, благо место, куда ей было необходимо как можно скорее попасть, находилось всего в двух переулках от дома.
Ольгу вызвать все же пришлось.
Катюша, конечно, сама бы справилась с Лу, но Галина была не уверена в том, что вернется домой.
Ее лицо исказила судорога.
«Ничего… Даже если со мной случится самый худший из возможных вариантов, пусть Олька на своей тощей шкурке узнает, что жизнь – не вечный праздник! Ничего, ничего… Пусть отменит свой вылет, посидит с детьми да с кастрюлями, да еще в изматывающем неведении. А что касается матери с ее подскочившим давлением – это всю жизнь так. У нее даже дождик за окном способен вызвать давление».
На окраине парка сухонькая старушка украдкой приторговывала ландышами.
Почувствовав на себе взгляд лучистых, светло-голубых, как у юродивых, глаз, Галина сбавила шаг.
В сумке лежали заготовленные откупные: десять пятитысячных купюр, а если повезет обойтись малой кровью – еще в тысячных купюрах. Подумав, Галина вытащила пятерку и быстро засунула старухе в карман ветхого пальтеца.
– Иди домой, бабуля. А цветы свои в церковь отнеси.
Старушка хотела возразить, но тут поднялся встревоживший пыль ветер, и Галина, испугавшись, дернулась с места и понеслась дальше.
Через пару минут она уже приближалась к двухэтажному, вымазанному серой безысходностью, зданию.
«Течет же и там какая-то жизнь… Наверное, те, кто там служит, в чем-то когда-то сильно провинились», – думала она, глядя на решетчатые, угрюмые окна строения.
– Дамочка, вы по какому вопросу? – высунулся из будки дежурный.
Галина обернулась: немолодой усатый дежурный готов был в любую секунду нажать тревожную кнопку.
– Меня вызывали, – соврала Галина.
– В какой кабинет?
– Э… Забыла! Сейчас буду выяснять. – Она вымучила из себя улыбку.
Дежурный внимательно оглядел ее с головы до ног и вернулся на свое место.
При входе в здание отделения ее встретил другой дежурный, брат-близнец того, из будки.
– Вы к кому? По какому вопросу? Документы есть?
Галина не сдержалась:
– Представьте себе. – Она небрежно достала из сумки лежавший наготове паспорт. – Вот скажите, вам хоть иногда приходила в голову мысль, в каком бреду вы здесь находитесь? Я пришла сделать важное заявление, а меня каждые несколько метров тормозят с таким видом, будто дают понять, что я пришла понапрасну, и с чем бы ни пришла, это все неважно, и я только всем помешаю. Ну что, не так?!
– Гражданка, вам назначено или что? – На лице дежурного мелькнул интерес, который быстро сменился привычным суровым выражением. – Скажите, зачем пришли.
– Я хочу сообщить о преступлении. И говорить буду только со следователем, – отчеканила Галина.
Странно, но как только она попала на территорию отделения, ее паника начала отступать, сменившись на обычную обороняющуюся самоуверенность.
Дежурный что-то долго выспрашивал у еще одного дежурного, сидевшего за большим, с косой массивной решеткой и маленькой дыркой посредине окном.
Пахло дешевой форменной кожей и скверным кофе из автомата.
Напротив входа стоял обшарпанный стол и несколько стульев. На одном из них сидел мужчина, который заполнял бланк заявления. Над столом, в рамках под стеклом, висели памятки и инструкции. Над ними крупными, похоронными буквами было написано «Информация».
