– Уверена, что знаешь, – приторным голосом ответила сестра. – А ты великолепно танцуешь…
– А зачем тогда спрашивать?
Галина смотрела на нее в упор.
У Ольги похолодело внутри.
Сквозь хмельную пелену, из самой глубины лихорадочно блестевших глаз прорывалось наружу не спутанное сознание, а что-то совсем иное… И это что-то вмещало в себя такую дикую ненависть, такой страх и такое отчаянье, что у Ольги задрожали руки и слова застряли в горле.
Она подошла к фильтру и налила в стакан воды.
Сделала большой глоток, и тут ее внезапно прорвало.
– Все, к чему ты прикасаешься, становится невыносимо тяжелым, понимаешь?!
Галина зло усмехнулась.
– И это говорит мне та, которая воздушным шариком летает по миру, ненадолго зависая в чужих кроватях? У тебя ничего нет: ни семьи, ни детей, ни дома! – Она чеканила слова так, будто давно заготовила их заранее.
Впервые за все это время Ольга вышла из себя. Холеное личико залилось румянцем, и в какие-то секунды она стала похожа на обычную деревенскую девку, только шелухи от семечек не хватало, чтобы бросить в лицо обидчице.
Пытаясь успокоиться, давно практикующая йогу Ольга принялась глубоко дышать.
– У – меня – есть – все! – по-дурацки выдыхая, давила она из себя.
– Вот как?
Взгляд Галины был совершенно ясным, и теперь в нем читалось торжество.
Ольга оставила свои бессмысленные упражнения, и ее понесло:
– Да! И семья, и ребенок у меня появятся ровно в тот момент, когда я захочу, поняла?! Ты поняла разницу? У тебя это все получилось случайно, все, что якобы у тебя есть! Тебе внушили, что так надо и так положено! Положено привязать к себе мужика, повесить ему на шею ребенка, так?! И все, кто рядом, должны разделять твое представление о счастье. Любой их шаг в сторону воспринимается тобой как оскорбление. Твоя дочка похожа на печальную куклу с прилипшим к руке телефоном… Но стоит ей выйти за пределы твоей опеки, в ней появляются живость и непосредственность, потому что она еще ребенок. Ей не нужен твой апельсиновый фреш, ей нужна твоя дружба! Галя, тебе никогда не приходила в голову мысль, что земля не вертится вокруг твоих надуманных страданий?! Ты же не способна просто жить. Проживать свою жизнь здесь и сейчас, в каждом драгоценном моменте. Смотри сама, что получается… Что у тебя в итоге есть? Абсолютная несвобода, бессмысленная борьба с которой сделала из тебя такую… Тебя же все еле терпят! Не любят, Галя, а терпят!
Внезапно оборвав свою речь, Ольга поняла, что перегнула палку.
Обхватив себя крест-накрест руками, Галина уткнулась лицом в грудь и принялась раскачиваться на стуле. Она все еще была красива, но необратимые изменения делали остатки ее красоты совершенно бессмысленными.
И вдруг Ольга, как никогда прежде, почувствовала сестру, почувствовала, как разрушительная энергия, завладевшая ею, не отпускала ее, и как что-то очень хрупкое внутри нее, умоляя и плача, продолжало ей сопротивляться.
Она ощутила буквальную, физическую боль в животе, будто что-то длинное и тонкое, раня и кровоточа, отчаянно пытается оторваться…
Дрожа всем телом, Ольга присела рядом с сестрой на пол и сгребла в охапку своими тонкими ручонками ее колени.
– Галчонок, прости меня… Все наладится, ты только успокойся! Сейчас вернутся с прогулки твои чудесные детки, мы приготовим ужин и будем пить чай, – застучала она на одной ноте. – Как же это бабуля так не вовремя… Я знаю, кем она была для тебя… И тебе, я чувствую, больнее, чем всем нам, даже маме…
Галина резко оттолкнула сестру и встала.
– Бабуля была эгоисткой. Мать эгоистка. И ты эгоистка.
– Хорошо, пусть так, Галя… Ты сильная, как бабуля, и все сумеешь поправить! В самом деле, нельзя же себя из-за мужиков изводить… Этот мир, к счастью, состоит не только из них.
Галина не ответила и направилась к холодильнику.
На ее лице читалась напряженная работа какой-то единственной, очень важной для нее мысли.
И Ольге стало еще страшнее.
Пытаясь отогнать страх, она продолжала заискивающе лепетать:
– Я с тобой ужин хотела обсудить…
– Жрать хочешь?
– Может быть… Галя, мне нужно уехать сегодня к маме, завтра бабуле сорок…
– А ему на это начхать, поняла?! Он на гастроли собрался!
– Кто? – Ольга достала из кармана телефон и открыла нужное приложение. – А, я поняла, ты про Мигеля… Но он этим зарабатывает, такая у него жизнь… Ты сама не хотела, чтобы мы собирались, поминали… сама сказала, что бабуля была бы против показухи…
– Ты дура, Оля! Не только мне изменяют – тебе изменяют, всем изменяют. Ты просто порхаешь, не думая, в своих дурацких моментах и ничего не хочешь замечать.
Нужный билет до Лондона был на послезавтра.
– А тебе не кажется, что тот, кто много думает, несчастлив? – устало возразила Ольга.
Раздался звонок в дверь.
Галина одернула халат, поправила волосы и пошла открывать.
Защебетали звонкие голоса – дети вернулись с прогулки.
Пока Галина, как ни в чем не бывало, напоследок что-то выговаривала няне, Ольга достала из холодильника куриные грудки и помыла овощи. Она не нашла фартука и стала искать его во всех ящиках подряд.
Вернувшись, Галина молча вырвала из рук сестры кухонный нож.
– Галя, да я всего лишь хотела помочь…
Ничего не ответив, Галина сняла с крючка на стене фартук, повязала и встала к плите.
Через час появился Амир, щедро нагруженный пакетами из престижного гастронома.
В числе прочего он принес роскошный «отходной» торт.
С появлением в доме детей и Амира Галина выглядела как будто успокоившейся и, чрезмерно суетясь, выполняла привычные обязанности.
Но Ольга, притихшая и напуганная, хорошо чувствовала, что страшная мысль, завладевшая сестрой, по-прежнему находится здесь же, при ней.
После чая, неожиданно для всех, Амир предложил Галине поговорить наедине.
Слопав большой кусок торта и забрав с собой малыша Лу, Катюша, с явным облегчением на лице, ушла к себе. Галина плеснула себе в бокал коньяка и кивнула в сторону балкона.
На подоконнике все еще лежала пачка бабулиных сигарет.
Неумело затягиваясь, Галина закурила.
Чтобы отвлечься, Ольга попыталась прибрать со стола, но руки по-прежнему сильно дрожали.
Сквозь балконную дверь она подглядывала за беседовавшими.
Амир, сдержанно улыбаясь, что-то быстро говорил сестре и пару раз элегантно щелкнул зажигалкой подле ее то и дело потухавшей сигареты.
