Благородный Грянух де Гразз, приготовившись поразить врага во время поединка, удивленно вскрикнул, когда меч в его руке развалился на куски и на землю посыпался рыжий пепел.
Золотые вставки исчезли, и фамильный клинок стал просто набором кусков металла. Ну а враг, еще более благородный, чем Грянух де Гразз, подло использовал благоприятный момент. Куда менее фамильный и более дешевый клинок вонзился в плоть, и одним благородным господином в Ква-Ква стало меньше.
Гномье Эхо парило над городом, выискивая, куда бы вонзить невидимые щупальца, и ощущало недовольство по поводу того, что золота осталось не так много.
Заклинание потихоньку начинало задумываться о серебре.
Одно из мест, куда Гномье Эхо ни за что бы не заглянуло, располагалось на улице Старых Богов. Внешне оно выглядело как самая обычная таверна и выделялось благодаря тому, что над ее дверью висел громадный меч, переломанный у рукояти.
Называлось заведение, как и следовало ожидать, «Сломанный меч».
Прославленный аэд Умер наткнулся на него совершенно случайно и решил, что это неплохое место для того, чтобы сделать из него храм муз. Ну а заодно заработать немного денег.
Он толкнул дверь и оказался в небольшом, уставленном столиками зале. В очаге ревел огонь, за стойкой шевелился некто высокий и мощный в кожаном фартуке поверх голого торса. Негромко переговаривались посетители. На табурете в углу дремал тролль, и это было странным.
Обычно каменных громил в человеческие заведения не пускали, да они и сами не очень-то туда стремились.
– Кхгм-хм! – громогласно прокашлялся Умер, а потом как следует врезал по струнам. – Над миром восстали великие грозные боги! Героев направить на праведный путь они все устремились! Наполнить сердца их отвагой и подвигов жаждой! И первым попался им мощный…
За одним из столиков песня вызвала оживленный разговор.
– Что за ерунда? – сказал некто, укутанный в черное так, что не было видно даже кончиков пальцев. – Не помню я, чтобы какие-то боги меня чем-то наполняли. Вздумай они сделать такое, я бы им руки поотрубал. Кхе-кхе.
– Чего ты хочешь? Это же певец, – не согласился некто, пахнувший как мешок ядреного чеснока. – Они должны красиво врать, им за это деньги и платят.
– Пусть не про нас врет, – пробурчал третий собеседник, усатый и морщинистый, в папахе и бурке. – Прихвостень мировой буржуазии. Ох, помню, как мы с такими в семнадцатом году поступали…
Умер разразился очередным четверостишием, после чего на него обратил внимание человек за стойкой.
– Эй, ты! – сказал он. – Ты что, скальд?
– Ээээ… конечно, – проговорил сбитый с песни Умер. – В смысле, аэд я, сладкозвучными песнями полный.
Имидж прежде всего – это он помнил отчетливо. Даже если тебя будут жарить на сковороде и прыгать вокруг с вилками, предсмертный крик твой должен быть исполнен гекзаметром.
Иначе ты не аэд, а просто графоман.
– Тогда иди сюда, – сказал человек за стойкой. – Сядь вот на этот табурет, возьми эти два бубля, выпей стопку и посиди тихо.
– Как же могу за молчание денег я взять, свою лиру предав подломерзко? – Тут рассудок взял верх над привыкшим к рифмам и аллитерациям языком. – Что? Вы хотите заплатить мне за молчание?
– Именно так, – громыхнул человек из-за стойки. – Знаешь, сколько песен выслушал каждый из нас?
– Э… нет. Сколько?
– Могу сказать за себя. Кхе-кхе. Пятьдесят пять тысяч шестьсот тридцать две, – важно сообщил закутанный в черное.
– И умножь на… – воняющий чесноком подсчитал людей в таверне, вычел певца, – пять. И зачем нам еще одна песня?
– Но откуда? Как? – Умер поплелся к стойке, по дороге сражаясь с профессиональной гордостью.
Та вопила, что за молчание денег брать нельзя. Но ей отвечало голодное брюхо, и замерзшие ноги в дырявых сандалиях, и пустой кошель, сиротливо льнущий к боку. И мнение их было единым – два бубля есть два бубля, и отказываться от них будет лишь придурок.
Или графоман.
– А вот так. – Человек за стойкой нацедил некой прозрачной жидкости в крохотный стаканчик. – Работа у нас раньше была такая – подвиги совершать, а потом про себя песенки слушать. Так что рифмованное вытье у нас в печенках сидит, но скальдов мы любим.
– Сырыми, – тихо уточнил усатый.
– На шавтрак, – добавил четвертый из сидевших за столом, бровастый и такой древний, словно собственный дух-предок.
Умер взял два бубля, убрал в кошель, потом схватился за стаканчик и вылил его содержимое себе в глотку. В первый момент он испытал желание заорать, затем понял, что не может. Показалось, что в желудок вонзили нечто острое, но это ощущение очень быстро пропало.
Вместе со способностью размышлять. Осталось только сидевшее на табурете тело.
– Настоящий скальд, – с уважением заметил человек за стойкой, звали которого Агрогорн Эльфолюбивый. – На выпивку крепок. Другой бы уже на полу валялся и маму звал, а этот сидит.
– А чего ты ему налил? – спросил усатый.
– «Варварского Топора».
Сидевшие за столиком дружно сказали: «О!»
В «Сломанном мече» собирались вышедшие на пенсию герои, так что выпивку тут подавали соответствующую, геройскую. В местном пиве растворялись гвозди и зубы, ну а крепкие напитки рекомендовалось употреблять только тем, кто мог пить соляную кислоту на завтрак.
«Варварский Топор», например, часов на восемь лишал пьющего головы.
– Ничего другого не осталось, – вздохнул Агрогорн. – И эти два бубля были последними. Даже и не знаю, чего буду делать дальше.
В молодости он прославился похищением эльфийских принцесс, но к старости остепенился и уже много лет владел «Сломанным мечом». Таверна не была слишком прибыльным делом, но позволяла неплохо развлекаться, частенько видеть старинных друзей, да еще и не тратить при этом денег.
Но в последние дни все пошло наперекосяк.
– Это все этот… кризис, кхе-кхе, – заявил Стукнутый Черный, самый скрытный герой Лоскутного мира, брившийся на ощупь и последний раз видевший собственное лицо лет сто назад, – и не простой, а эхо-гномический… Слышали, по всему городу золото начало пропадать?
– Воры совсем обнаглели, – проворчал Старый Осинник, некогда бесстрашный охотник на вампиров, а ныне – еще один геройский пенсионер.
– Это не они, – сказал Агрогорн. – Нечто странное происходит. Деньги просто исчезают. Без следа. Если бы их брали воры, они бы появлялись заново, в притонах, веселых домах, кабаках…
Герой – это не только наглая морда, большие мышцы и ничем не прошибаемая самоуверенность (хотя все это приветствуется). Это еще и умение ощущать, когда пахнет даже еще не жареным, а кипящим на сковороде маслом, и способность не обжечься в этом масле.
