– А у нас вообще профессия женская…
Сначала мне сказали, что у меня депрессия, потом – что расстройство личности, а потом и вовсе дали красивый диагноз на всю жизнь, но перед этим прописали вкусные таблетки:
– Венсди, ты проглотила таблетку? Открой рот покажи. Венсди, открой рот! Открой ротик, Венсди Венсди!!!
Воспитывают родители – перевоспитывают психиатры, гениально. Чтобы вправить мне мозги, эти изверги пытались выбить из моей головы то, что ты вдалбливал мне с пеленок. На моих психиатров ты потратил все деньги, отложенные на старость, и у кого из нас двоих после этого проблемы с головой? А главное – зачем? Ах да, ведь если у меня есть диагноз, а у тебя нет, значит, ты нормальный, а я – нет.
Когда я вернулась из стационара домой, то была в шоке: мне показалось, что я из одного дурдома попала в другой, и первый мне нравился намного больше. Я начала замечать странные вещи, на которые раньше не обращала внимания. Мы с тобой можем орать друг на друга часами, но нам абсолютно не о чем поговорить; Пагсли кричит на вещи, я разговариваю сама с собой, но мы практически не общаемся друг с другом, чтобы послать меня, ему достаточно и одного слова; мама с холодной отрешенностью Снежной Королевы настолько поглощена своим внутренним диалогом, что моя беседа с ней неизбежно переходит в мой собственный монолог я вас практически не знаю, а вы меня? Ни у кого из вас троих нет друзей… твой дом – твоя крепость, на входной двери в коридоре нет звонка от твоей квартиры. Людей вы боитесь, не любите и избегаете; при виде них у вас кривятся губы, которые вы поспешно растягиваете в улыбке. Вы настолько обеспокоены общественным мнением, что почти не имеете своего собственного.
Лично я вам завидую: вас нельзя уличить в неприличии, в многоликой толпе вы отличные лицемеры, но двуличие вам не к лицу – оно обезличивает; за вашими личинами я не могу различить вас в сонме лиц, а вы меня? Но мы не будем друг друга обличать: если вы, к примеру, говорите штампами, то я ими пишу. И всех нас четверых хлебом не корми – дай пострадать; без мировой скорби мы, как пить дать, загнемся от скуки. Ты на две трети садист; мать – стопроцентная мазохистка; я, наверное, пятьдесят на пятьдесят, даже не знаю, что мне нравится больше; Пагсли – сама невинность, за 25 лет вы сделали из него практически идеального ребенка. Ваша родительская любовь растянула агонию Пуберта на долгие месяцы; но и лечить вы его не захотели, боже, как он кричал, когда переставало действовать обезболивающее… Болезные мои, мы до боли любим друг друга, мы любим друг друга такой болезненной любовью! У каждого из нас табуны тараканов в голове, но только я проходила проверку на вшивость, только я стала для вас паршивой овцой, подпортившей своим дурдомом картину семейного благополучия. И только я одна нахожу все это невыносимо смешным – ах да, я же больная!
Если ты четверть века тому назад вбил себе в голову, что моя мать сука, зачем нужно было заводить детей? Завели бы пару щенят (когда вы наконец-то усыпили кота, мать оплакивала его больше полугода – вы искренне считали Пуберта своим сыном). У меня есть парень, ты считаешь меня сукой. Пап, да ты озабоченный!
«Венсди, ты сломала себе жизнь. Твой будущий муж тебе этого никогда не простит… Плохо начинать свою жизнь с минуса. Ты сломала себе жизнь… Нет, ты не поняла: ТЫ СЛОМАЛА СЕБЕ ЖИЗНЬ Это отразится на твоем моральном облике… Ты что не понимаешь? Ты-сломала-себе-жизнь-ты-сломала-себе…». Спасибо, папа, я тоже тебя люблю.
До тебя нельзя достучаться, не побившись головой о стену, не переколотив половину маминого сервиза. Ты, Царь-батюшка без царя в голове, будешь прогибать меня под себя до тех пор, пока не сломаешь, как это произошло с моим братом. Пагсли превратился в Питера Пэна. У вас с ним теперь любовь до гроба, мать не захотела перерезать пуповину, но она почему-то не подумала о том, что она умрет раньше него и унесет его с собой в могилу. Ты меня породил, ты меня и убьешь, а я хочу жить… странно, да? Если гора не идет к Магомету, то умный в гору не пойдет, умный гору обойдет – ты победил, я должна уйти.
Я безумно любила тебя, если после всего этого я продолжаю верить, будто люблю тебя, значит я действительно больна. Я слепо любила тебя, мне было стыдно смотреть тебе в глаза, и я до сих пор отвожу взгляд. Я любила, души в тебе не чая, мне было противно сидеть с тобой за одним столом, и я незаметно сплевывала в чашку с чаем. Я ужасно любила тебя, прости, что я превращала твою жизнь в кошмар. Я была на тебе помешана, я испытывала к тебе смешанное чувство – смесь вины, стыда и страха. Я любила тебя безответной любовью, это было моей личной проблемой, ты был очень ответственным и отвечал за меня перед обществом и государством. Я любила тебя до беспамятства – самозабвенно, я пыталась забыть те воспоминания о себе, в которых был ты. Я любила тебя до потери пульса, у меня сердце замирало при твоем приближении, и до сих пор все сжимается в груди, когда ты подходишь ко мне ближе, чем на пять метров. Я любила тебя до смерти, 11 лет тому назад во мне что-то умерло – это был ты, извини. Я любила тебя как саму себя – себя я ненавидела.
Мы с тобой так сильно любили друг друга – изо всех сил, а как можно любить насильно? К чему эти потуги? Расслабься, ты не обязан меня любить, и я тебя тоже. А дурдом был очень хороший, спасибо. Рано или поздно, но я отплачу тебе сполна и отплачу той же монетой, обещаю, чего бы мне это ни стоило, дом престарелых будет очень хорошим.
Один год из жизни Феникса / Прелесть декаданса
Зима-весна:
В смирении опустив крылья, я перестало плакать и сгорело заживо – было не очень больно…
я обнаружило себя лежащим в позе эмбриона и погруженным в сферу мыслей, лишенную эмоций, – отгороженным от внешнего мира грубой оболочкой;
какой же это был неожиданный подарок на Рождество, мне было тепло и уютно под крылышком у моего ангела-хранителя, но я не забыло, кто он такой;
и дело не в том, что я было не в себе, – просто я слишком ушло в себя;
убедившись, что мой разбитый всмятку мир не стоит и выеденного яйца, я отбросило в сторону шелуху и вышло из своей скорлупы – гаденышем который извивался от боли и придушил бы кого-нибудь в своих склизких объятьях, если бы не канун Пасхи…
Впервые за одиннадцать лет мои болезненно посаженные каре-зелеными ирисами глаза распахнулись навстречу солнцу…
Лето:
Я потеряло десять лет жизни или просто стало на десять лет моложе – это не очень много;
трудно поверить, что за такое короткое время эта девочка зарыла больше половины своих талантов в землю на Поле чудес в Стране дураков;
но если пораскинуть мозгами нейронные сети, то можно кое-что припомнить:
в раннем детстве я исступленно желала научиться летать, позже – стать сумасшедшей, еще позже – научиться писать так, чтобы мне самой нравилось, повстречаться с сатаной и добровольно умереть, а не так давно – забыть об этом всем, потому что…
