— Закрой свой грязный рот, кафир! — закричал иранец.
— Хотите… привезти великую драгоценность… в Кербелу… чтобы и там…
Не выдержал. Господин Шер метнулся к тем, кто был за спиной Мечика, и наставил Walther P99. Стойка тренированного стрелка:
— Закрой свой грязный рот, собака, или я его закрою…
— Этого он добивается.
Голос был знаком. Правда, в ломбарде его заглушала резиновая маска.
С большим усилием господин Шер опустил ствол. Рот перекошен, глаза выпучены.
— Да, ты мне нужен живым, — проговорил он. — И ты будешь делать то, что тебе приказано… Иначе сгниешь на пожизненном заключении. Мы милосердней. Для таких, как ты, у нас есть смертная казнь. Вы, гуманные европейцы, придумали изощренную пытку: на всю жизнь заточить человека в клетку… У тебя сутки. Сообщишь о выполнении мне на мейл… Время пошло, — и господин Шер мотнул головой.
Чернота пала на глаза.
Мечик ощутил легкий толчок в плечо и полетел со стулом набок. Он еще вывернул шею, чтобы несильно удариться виском. По пластиковым хомутам прошлось лезвие, разрезая их. Свобода длилась не дольше секунды. Запястья свели и сцепили новым узлом. Ноги отделились от ножек стула.
Мечика подхватили. Он повис на руках, как на дыбе. Новая боль накрыла прежнюю. Мечику не дали встать, поволокли куда-то в темноте полиэтиленового пакета. Когда он попытался найти опору в ногах, получил точный удар в солнечное сплетение. Не сильный, но достаточный, чтобы перехватило дыхание. Он и так живой труп.
Но среди боли и безнадежности Мечик верил, все это не напрасно. Человек, что любит маску Наполеона, был рядом. Мечик не видел его лица, не успел посмотреть жесткий диск из ломбарда, но был уверен, что это он. Мечик прав.
В этом он уверен.
85
13 мая, пятница
Санкт-Петербург, центр управления ВМР
15.19 (GMT+3)
Уверенность далась нелегко. Всю ночь аналитический отдел проводил срочные экспертизы. Сравнивалось все, что осталось в архиве. Вывод был однозначен. Этот вывод лежал перед Алдониным в виде краткого доклада. Полный перечень фактов занимал четыре страницы убористым шрифтом. Углубляться адмирал не стал. Столько разных экспертов не могут ошибиться.
Три дня назад, когда Алдонин вспомнил дело Мечика и вызвал Горчакова, он не поверил бы выводам. И сегодня адмирал не готов принять их до конца. Слишком невероятными они казались. Опытный разведчик не признает чудес. Если в его работе чудо случается, это кому-нибудь нужно. Обычно — той стороне.
Когда Алдонин убеждал своих замов вывести на контакт Освальда, он верил, что Мечик жив. И это действительно оказался Мечик. Он хотел, чтобы лучший ученик рассказал, что произошло двадцать пять лет назад. Признался, покаялся. Пусть тогда он смалодушничал, пусть ошибся. Если бы просил прощения, то снял бы камень с души адмирала. Мечик был бы понят. Не прощен. Но понят.
Алдонин мог допустить, что все прожитые годы Мечик хотел вернуться. Настал момент, когда ностальгия стала нестерпимой. И он решил сдаться. С точки зрения психологии разведчика это объяснимо. В их практике были случаи, когда агент глубокого внедрения, сжившись с чужим миром, через много лет, без видимых причин просился назад. Не раскрытый, не обнаруженный агент больше не мог жить двойной жизнью. Просто заканчивались психические силы. Их отзывали и выводили. Иногда в одиночку, иногда с семьей, для которой открытие правды становилось шоком. Случай неприятный, но объяснимый. То, что прислал Мечик, выходило за границы понимания.
Горчаков, который лично расследовал дело Мечика, получив выводы экспертизы, ничего не сказал и не выразил сомнений. Как будто полностью согласился. Хотя теперь именно его работа была поставлена под сомнение. Зато Очалов был настроен резко отрицательно. И даже высказался, что это «липа» высочайшего класса. То есть отверг выводы экспертизы. Мошковичу, защищавшему честь своего отдела, пришлось доказывать, что для такой «липы» нужны усилия целой киностудии. На диске хранились ежедневные записи примерно за месяц. Все их просмотрели на ускоренном воспроизведении. Собрать столько актеров и статистов, чтобы снять фальшивое видео под реальную жизнь, возможно теоретически. На самом деле вероятность не выше 0,001 %. Как заявил начальник аналитического отдела.
— Не надо снимать все кино, достаточно последних нескольких минут, — не согласился Очалов.
— Невозможно, — сказал Мошкович, которого раздражало внезапное недоверие. — Покадрово проверен эпизод с появлением объекта. Ничего не смонтировано. На всех камерах. Не говоря о том, что смонтировать и залить в диск требует дня два работы. А взрыв в ломбарде случился вчера утром…
— Не верю, — заявил Очалов. — Не может быть. Николай Иванович, ты-то что молчишь?
Горчаков перелистнул страницы с фактами экспертизы.
— Выводы такие, какие есть, — сказал он. — Глупо их не принимать потому, что они расходятся с нашими представлениями.
Очалов не мог успокоиться.
— Считаешь, это — правда?
— Так точно, — коротко ответил начальник особого отдела.
— Остается только развести руками, — сказал Очалов. — Товарищ адмирал, у меня больше нет аргументов.
У Алдонина их тоже не было. Только он не имел права произнести это вслух. Нельзя загонять ситуацию в тупик. Нельзя, заварив кашу, дать расхлебывать ее другим.
— Нет оснований не доверять выводам капитана 1 ранга Мошковича, — сказал он. — Спасибо, Иван Тимофеевич, работа проделана огромная и на «отлично».
Мошкович с достоинством принял похвалу.
— Ситуация существенно изменилась, — продолжил адмирал. — Исходя из новых факторов, будем действовать.
— Как действовать? — спросил Очалов.
— По обычному регламенту, Сергей Николаевич.
— На такой случай регламента не имеется, товарищ адмирал.
— Тогда мы его составим, — ответил Алдонин так, чтобы прекратить дискуссию. Которой сам был не рад. — Исходим из того, что Мечик прислал подтверждение, что Маркус жив…
Адмирал замолчал, словно прислушиваясь к тому, что прозвучало. Невероятная чушь. И это сказал он сам. Перед подчиненными. Потому что выбора не осталось: в Будапеште находится Освальд и оперативная группа. Отозвать их проще простого. Но тогда надо ввести закрытый протокол: Мечик видел Освальда, знает, где его искать. Выбор не менее абсурдный: убрать информатора и оставить в живых того, кого считали убитым двадцать пять лет назад. Даже выбили в честь него якорь на безымянной доске погибших офицеров разведки. Получалось, что любой выбранный вариант автоматически становился хуже невыбранного. Замкнутый круг.
Алдонин лихорадочно искал из него выход. Пауза затянулась.
— А в таком случае… — наконец сказал он. — Мечик хочет его сдать. Сдать нам.
