В логике, понятной заместителям Алдонина, был небольшой дефект: нужно было зафиксировать, что на контакт от русских кто-то вышел. Чтобы заподозрить в ленивом туристе из Бельгии агента, нужно детально знать биографию Мечика. Если это произошло, то сама операция теряет смысл: Освальда можно взять под плотный контроль в Брюсселе. Что дало бы неизмеримо больший результат. Включая вброс через него заведомо ложной информации. Логика ломала саму себя.
Алдонин решился нарушить затянувшееся молчание:
— Какие будут соображения, товарищи офицеры?
— Пусть доиграет в дартс и едет домой, — сказал Очалов. — Легенду дорабатывать до конца.
— Его могли зафиксировать?
— На площадь выходят многоэтажные дома, много окон и витрин, — ответил Мошкович. — Перекрыть невозможно. Исключать камеру с длиннофокусным объективом я бы не стал.
— Спасибо, Иван Тимофеевич…
Мошкович принялся тщательно выводить круги на листе бумаги.
Адмирал взглянул на Горчакова.
— Твое мнение, Николай Иванович?
— С предателями дела иметь нельзя. Никогда, — сказал начальник особого отдела, глядя прямо перед собой. — Сколько бы лет ни прошло. Он предатель.
— Твоя позиция понятна. Какие предположения: почему Мечик не вышел на контакт?
— Опоздал!
Издевка в словах Горчакова звучала слишком отчетливо. Никто не улыбнулся.
— Еще мнения?
— Изучив манеру его поведения… — Очалов запнулся.
— Продолжай, Сергей Николаевич, не стесняйся.
— Если предположить, что на контакт вышел Мечик… Если теоретически это предположить, то причина не завершить операцию может быть одна: он мертв.
— Согласен, — и Мошкович снова уткнулся в свои почеркушки.
— Кто-то исполнил закрытый протокол, — сказал Горчаков.
— Благодарю за прямоту, Николай Иванович, — Алдонин не скрывал раздражения. — Таким образом, товарищи офицеры, вы единогласно подтвердили: по старому каналу действительно выходил Мечик. Он готов был сообщить нечто столь важное, что рискнул просить помощь. Зная, что на нем клеймо предателя. Он не успел. Его убрали. Даже наш сотрудник может умереть только дважды. Он мертв. Мертв окончательно. А мы не получили важнейшую информацию. Поправьте, если я ошибся с выводом.
Никто не проронил ни звука. Корабельные часы тикали над головой, равнодушные к людским проблемам. Они командовали самим временем, что им мелкие горести человеческие.
Горчаков, как старый друг, решил принять всю тяжесть на себя.
— Товарищ адмирал, нам винить себя не в чем. Мы пошли на максимально возможный риск. Если бы Мечик появился на площади, мы бы действовали согласно вашей директиве. Он не пришел вообще…
— Оперативники дежурили еще час, — сказал Очалов.
Мошкович кивнул:
— Трансляцию сразу прогнали через анализатор. Ни одного совпадения по лицу.
— Вопрос можно закрыть. Окончательно, — закончил Горчаков. — Будем считать, что отделались легким испугом.
— Хорошее оправдание, Николай Иванович…
Возразить было нечего. Заместители были правы. Мечик унес свою тайну навсегда. Действительно, вопрос надо закрывать. Окончательно.
На столе заработал селектор:
— Товарищ адмирал, прошу разрешения… Срочное сообщение.
Алдонин разрешил.
В кабинет торопливо вошел дежурный офицер связи. Он держал лист расшифровки. Алдонин прочел то, что было на этом листе, и отпустил дежурного.
— Товарищи офицеры. По телефонному каналу получено новое сообщение от Мечика: просит встречу сегодня вечером, — он протянул лист Мошковичу. — Иван Тимофеевич, готовь подробную проработку местности, анализ голоса и прочее…
— Слушаюсь, — механически ответил начальник аналитического отдела, читая сообщение.
— Сергей Николаевич, выводи своих ребят на вечер…
Очалов успел прочесть и радости не испытывал.
— Есть!
— Условия выхода Освальда на контакт — прежние. Включая ведение закрытого протокола…
Горчаков встал и одернул китель.
— Товарищ адмирал, прошу разрешения…
Алдонин резко махнул рукой.
— Сядь, Николай Иванович. Знаю, что ты скажешь. Второй выход на контакт — гарантированный провал. Мечик наверняка работает под контролем. Безумие подводить к нему Освальда. Два его появления за день в местах контакта — железное основание, чтобы взять в разработку.
Что возразить, Горчаков не нашел. Ему передали листок расшифровки.
— Зачем, товарищ адмирал? — спросил он тихо. — Зачем?
— Я отвечу тебе, Николай Иванович, — сказал Алдонин. — Отвечу как старому другу, с которым прошел через многое… Кроме логики, расчета и опыта должно быть еще кое-что, о чем нельзя забывать… Понимаешь, Коля?
Горчаков ждал ответа.
— Должна быть еще вера. Иногда, очень редко, в исключительных случаях надо верить. Просто поверить. Хотя бы самому себе…
Никто не возразил. Горчаков опустил глаза.
— Повторю: задача Освальда опознать, что это Мечик, — продолжил Алдонин. — Максимально скрытно. Никакого прямого контакта. После чего сразу отводим его. Дальше с Мечиком работают твои оперативники, Сергей Николаевич…
Очалов кивнул.
— Максимальная безопасность Освальда. На риск идем осмысленно. С верой. Это мое решение. Главное, чтобы Освальд был спокоен…
— Высокая готовность эвакуации его семьи? — спросил Очалов.
— Да. Сообщите ему… Если мы все… — Алдонин осекся. — Если я ошибаюсь, потеряем агента в Брюсселе. Зато не придется вытягивать его родных… Приоритет: максимальная безопасность. На этом все.
Заместители вышли молча. Адмирал остался один. День выдался тяжелый. Быть может, самый тяжелый из тех, что он пережил. День еще закончится нескоро. Впереди самое трудное.
72
12 мая, четверг
Будапешт, около станции метро «Nagyvárad tér»
12.29 (GMT+1)
На душе у Катарины было светло. Карлос оставил ее за столиком уличного кафе и пошел к вестибюлю метро. Она не смогла усидеть, тихонько подобралась и подсмотрела. Карлос разговаривал с кем-то по таксофону. Слов не разобрать, кажется, делал какой-то заказ. По-немецки. Наверняка разговаривает с женщиной. Ну и пусть. Говорил легко, весело, почти шутил. Точно с любовницей. Только он повесил трубку, Катарина стремительно вернулась. Кофе унесли. Ничего, подумает, что выпила.
Мечик протянул руку.
— Пошли, милая…
