Мечик кивнул, подтянул тарелку, вдыхая пряный аромат.
— Как живешь, Пуонг? — тихо сказал он, накрутив лапшу палочками и отправляя в рот.
— Тихо живу, испанец. Как полагается старику. Рад тебя видеть…
— И я рад, что ты жив. Без твоего супа жизнь в этом городе была бы печальна, как пасмурный день.
Комплимент старику понравился. Никто бы не мог сказать, сколько ему лет. Лицо его покрывал ковер морщинок, в котором могли спрятаться и семьдесят, и девяносто лет. А может, сто. Все, кто знал Пуонга, говорили, что старик не меняется. Макушкой он еле-еле доставал Мечику до груди. Сухие руки были обсыпаны старческими пигментными пятнами, как гречневой мукой.
— Редко заглядываешь, испанец.
— Не хочу беспокоить по мелочам.
— Ты желанный гость. Тарелка супа всегда ждет тебя.
Мечик кивнул. Было так обжигающе вкусно, что он не мог говорить, жуя комок лапши. Старик ждал.
В тарелке остался бульон. Мечик принялся черпать его ложкой, растягивая удовольствие. Так вкусно он не ел давно.
— Есть дело, Пуонг.
— Как же иначе. Просто так зайти к старику у тебя времени нет.
— Прости. Все время спешим.
— Мне спешить некуда.
— В этом твое счастье… — Мечик старательно вычерпывал бульон со дна. Оставить в тарелке хоть каплю — смертельно обидеть.
— Хватит церемоний, испанец. Мы слишком давно друг друга знаем. Какое дело?
— Полпроцента, — сказал Мечик, насухо выскребывая дно и облизывая ложку. Тоже обязательный комплимент повару.
Пуонг покачивался в задумчивости.
— Это серьезно… Что-то в витрине?
— Сейф в задней комнате.
— Очень серьезно.
— Понимаю. Иначе бы не пришел.
— Слышал, что о нем рассказывают? — спросил старик.
— Нет, — соврал Мечик.
— Давным-давно, сразу после Большой войны, Полпроцента, тогда еще молодой и дерзкий, шел мимо здания Министерства финансов, разрушенного бомбами и снарядами. В проломе стены он увидел сейф. И влюбился в него. Влюбился, как мальчик. Полпроцента решил завладеть им любой ценой. Он договорился с русскими танкистами, чтобы они зацепили сейф тросами и выволокли на улицу. Никто не знает, как Полпроцента поднял сейф на грузовик и доставил к себе. Но он это сделал. Его сейф, единственный среди сейфов. Изготовлен американцами по заказу венгерского правительства. Размером с небольшую квартиру. Никакой электроники. Только механика высшего совершенства. Невозможно просверлить, невозможно взорвать, невозможно открыть. Не сейф, а мечта. Для любого, кто понимает.
Мечик вытер пальцем тарелку и облизал его. Чтобы порадовать повара.
— Это легенда.
— Сейф стоит у него в ломбарде, — сказал Пуонг, забирая пустую тарелку.
— Легенда, что танкисты вытащили его из министерства.
— Почему?
— Полпроцента тогда должно быть не меньше девяноста лет. Он выглядит на шестьдесят.
— Сейф у него есть.
— Ты с ним справишься?
Пуонг закрыл глаза, как будто мечтал о чем-то таком же прекрасном, как его суп.
— Надо размять пальцы, неделя подготовки.
— Завтра утром. Пальцы у тебя в порядке.
Старик подхватил палочками пару волокон соленого папоротника из миски с закуской.
— От такого предложения трудно отказаться. Остальное на тебе?
— Как обычно…
— Что берем?
— Вещь, которая не будет принадлежать ни мне, ни тебе. Нужна для важного дела.
— Кому нужна?
— Мне, — сказал Мечик, глядя прямо на старика. — Это мое личное дело. Она нужна мне, Пуонг. Как не нужна ни одна вещь. Деньги тут совсем ни при чем. Это самое важное дело в моей жизни, сколько бы ее ни осталось. Ты меня понимаешь?
Пуонг еле заметно кивнул и снова закрыл веки.
— Ты никогда не врал мне, испанец, никогда не обманул и не подвел. Пришло время отдать тебе долг. Старики должны отдавать долги. Без долгов умирать легче.
— Спасибо тебе, Пуонг. — Мечик коснулся его жилистой руки. — Никто не умрет. Я все устрою. Тебе надо войти и сделать свою работу. Полпроцента не узнает про тебя ничего.
— Я не боюсь Полпроцента, — ответил старик.
— Почему?
— Нельзя бояться того, кто боится тебя. Полпроцента меня боится. Всегда боялся.
Мечик встал, оставив сумку под столом.
— Подержи мой багаж у себя…
— Места много, давай.
— Будь готов к восьми утра.
— Я всегда готов, испанец.
— Твой суп — величайшее произведение кулинарного искусства, — сказал Мечик.
Пуонг улыбнулся:
— Здесь тебе всегда нальют полную тарелку…
56
11 мая, среда
X округ Будапешта, улица Harmat
17.01 (GMT+1)
Катарине ужасно хотелось есть. Наличных у нее не осталось, карточка лежала в сумке. Она печально посмотрела на витрину магазина и поднялась в квартиру. Дорогое платье вернулось на вешалку под целлофановый пакет. Туфли упали в коробку, жемчужное колье легло в бархатную коробочку. Вроде все, как было. Катарина очень старалась, чтобы Моника ничего не заметила. Подруга могла закатить скандал за меньшее преступление.
Она полезла по кухонным шкафчикам. Кроме растворимого кофе и сахара, не нашлось ничего. Холодильник был пуст. Зато корм для рыбок стоял на видном месте. Катарина вспомнила, что бедные твари на волосок от смерти. Первым делом посыпала сухие крошки, воняющие рыбой, в аквариум. Стая голодных рыбок накинулась с жадностью пираний. Катарина готова была разделить их трапезу. Но запах отбивал желание пробовать рыбью кормежку. Пришлось залить кофейные гранулы кипятком. Катарина села за кухонный столик и задумалась о Карлосе. Мысли ее бросало от бешеной злости к бешеным скачкам в постели. Она готова была разорвать его на клочки, скормить рыбкам и мечтала, чтобы он сейчас оказался здесь. Только мерзкий вкус напитка оторвал от бурных фантазий.
Достав ноутбук, Катарина зашла на YouTube и набрала адрес с записки. Страница загрузилась. Видео начало воспроизводиться. За столом сидел довольно крупный мужчина моложе пятидесяти. С загорелым лицом, взлохмаченной шевелюрой и печальными, усталыми глазами. У него за спиной был натянут холст. Его локти опирались о край стола, похожего на верстак. Рядом с ним стоял довольно большой глиняный кувшин. Мужчина говорил по-французски.
Теперь она знала, как выглядит Шандор. Узнала, когда захотел он. Катарина вернулась на начало, чтобы вслушаться в речь. Шандор говорил по-французски. Это язык Катарина понимала с трудом. Удавалось уловить общий смысл. Шандор рассказывал о том, что с ним случилось. И о Службе древностей Египта. И про кувшин, который стоял у его локтя. Зачитывал по бумажке длинный список фамилий. Он говорил усталым, спокойным голосом, совсем не стараясь, чтобы ему поверили. Рассказывал так просто, как говорят правду.
