Князь как-то странно глянул, испуганно и зло.
— Да вот, стала интересна тема глиняных изделий… Хочу разобраться в ней…
— Коллекционеру часто хочется расширить рамки одной темы… — с почтительным пониманием кивнул Карлос.
— Именно так…
Карлос достал смартфон и вывел фотографию кувшина.
— Кстати, князь, взгляните… Что скажете?
Польфи только бросил взгляд и остановился.
— По-моему, ничего особенного… Примитивная вещь.
— Да? А мне показалась интересной. Достаточно старинная. Все-таки шестой век до нашей эры…
— Откуда она у вас?
— Заказ, — коротко ответил Карлос. Пусть князь мечется в сомнениях: заказ купить или заказ продать? Что для консультанта по антиквариату одинаково возможно.
— Прошу простить, мне пора, — засуетился князь, развернулся и зашагал в противоположную сторону так быстро, чтобы Карлос не вздумал его догонять. Случайная встреча дала обоим пищу для размышлений. И задала вопросы, на которые не было ответов.
29
10 мая, вторник
Предместье Будапешта Сигетуйфалу
15.03 (GMT+1)
Все было готово. Старенькая камера, пишущая на аналоговую кассету, стояла на треножнике. Свет был собран со всего дома. В дело пошли и торшер, и настольные лампы, и даже лампы с большими абажурами, которыми украшали окна. Зачем так стараться? Гёза предлагал сделать съемку в саду, солнечного света в избытке. Шандор не согласился. Любительскую студию организовали в подвале. Стену затянули простыней, которую Гёза умыкнул из бельевого шкафа. Дверь была плотно закрыта, чтобы шум не проникал с улицы.
Шандор сел на столик, застеленный бумажной скатертью. Рядом он поставил кувшин. Гёза нацепил наушники от плеера и навел камеру, как хотел Шандор: прямо на уровне глаз. В кадр попадал и Шандор, и его кувшин. Звук будет записывать микрофон камеры.
— Проговори что-нибудь.
Шандор посчитал вслух трехзначные цифры, пока Гёза подкручивал уровень громкости.
— Можем.
Шандор прочистил горло.
— Как махну, отсчитай три секунды и начинай, — сказал Гёза. Он нажал кнопку REC и махнул.
Шандор выдержал длинную паузу и поднял взгляд на камеру.
— Мое имя Франсуа Шандор. Мне сорок пять лет, до недавнего времени я был сотрудником института Искусств и Археологии в Париже. Недавно меня уволили. Сообщение, которое я сейчас сделаю, продиктовано не обидой на увольнение и даже не смертью всех членов моей семьи. Необходимо, чтобы мир узнал правду… Делая это заявление, я нахожусь в твердом уме, полностью отдаю себе отчет в каждом сказанном слове и готов их подтвердить. Все началось с того, что не так давно я сделал археологическое открытие, которое может перевернуть наши знания о мире. Я искренне думал, что найду среди своих коллег-ученых не просто понимание важности этого открытия, а полную поддержку. Я сильно ошибался. Я не знал, что столкнусь с хорошо организованной, скрытой и никому не известной силой под названием Служба древностей Египта… Сразу хочу сказать, что к уважаемому министерству Египта эта организация в настоящее время не имеет прямого отношения. Они присвоили историческое название. Это совсем не тот повод, ради которого я стал бы рисковать собственной жизнью. Служба древностей Египта — самая закрытая и эффективная организация, которая действует у всех на виду и о деятельности которой никто не знает. Точнее: делают вид, что не знают. Государственные органы европейских стран не только знают о Службе древностей, но всячески поддерживают ее деятельность. Каковы же цели этой таинственной организации?..
Гёза не сильно вслушивался в то, что говорил приятель. У него были заботы поважнее: следить, чтобы микрофон давал звук, чтобы батарея не разрядилась, чтобы запись не прерывалась. Краем уха он слышал какие-то фамилии, которые Шандор зачитал по бумажке. Но не обращал на это внимания. К этой истории он относился, как и ко всему в жизни: если другу надо помочь, какая разница, что делать. Тем более другу, который спас его жизнь. Никакие усилия не будут слишком значительны.
Шандор что-то говорил про кувшин, поворачивал его к камере, показывая осколок, лежащий внутри. Гёза был занят: постукивал по оконцу монитора камеры — там шли помехи. Он надеялся, что на качестве записи это не отразится.
— …и если вы видите эту запись, значит, я уже мертв. Значит, меня убили. Заявляю: я никогда не совершу самоубийства и не наложу на себя руки. Не дайте победить мерзавцам. Не позвольте скрывать от вас правду. Спасибо…
Шандор молчал, глядя прямо перед собой.
Гёза нажал кнопку STOP.
— Все, отлично, — сказал он, снимая наушники. — Оцифрую и выложу.
— С этим проблем не будет?
— Обижаешь. Мы тут, в Венгрии, конечно, не в центре прогресса, но и не плетемся у него в хвосте.
— Спасибо, — от души поблагодарил Шандор. — Без твоей помощи у меня ничего бы не вышло.
— Подожди благодарить, дело не закончено.
— Удалось подготовить то, что я просил?
— С этим проблем не будет. Есть у меня толковый резчик по камешкам… А проводок с батарейкой сам прилажу.
— Значит, остается самое главное…
— Да, эта шутка всем шуткам даст прикурить.
Гёза думал, что его друг улыбнется.
Но Шандор сидел сосредоточенный.
Его взгляд блуждал в пространстве. Он думал о том, что все может сломать какая-нибудь глупая случайность. Или его ошибка. Хотя он продумал все, что только возможно. Чтобы все получилось, нужен особняк в тихом месте, не слишком большой, но и не маленький. Даже если все сделать правильно, ошибки случаются. Потому что они ошибки. Ему было не до шуток. Шутить с Гёзой они будут потом.
Шутить пока рано.
30
10 мая, вторник
Будапешт, площадь Святого Иштвана
Бистро «0.75»
15.58 (GMT+1)
Для обеда слишком поздно. Для ужина слишком рано. Катарина не стала привередничать. Приехала в ресторан, как только раздался звонок от Карлоса. За столиком у окна сидела тихая и печальная.
Вчера статья не родилась. Проклятая вата в голове рассеялась часа два назад, когда было поздно. «Stern» уже напечатал новости и про убийство официанта, и про смерть вдовы партийного бонзы. Ее опередили. И оставили без денег. Все правильно: никто не обещал, что у журнала будет только один корреспондент в Будапеште. Катарина знала быстрого конкурента, но ничего не могла с ним поделать. Если только не пролить кофе с сахаром на его ноутбук.
А еще Катарине было стыдно. Этот милый, замечательный красавец спас ее, а она… Катарина боялась вспомнить, что вытворяла вчера в баре.
