«Рюрик», однако, стрелять отказался. Нет, не от избытка милосердия по отношению к захваченному представителю вражеской страны, а скорее по соображениям безопасности жизни своих же боевых товарищей. Дело в том, что, преграждая неприятелю путь к бегству, крейсера оказались в невыгодной позиции друг относительно друга и перелеты снарядов «Рюрика» могли теперь задеть отрядного флагмана. Удивительно, что, поднимая сигнал к артиллерийской атаке транспорта, «Россия» как-то ухитрилась не принять в расчет, что при этом бывают перелеты!
Поэтому «разбираться» с пароходом было поручено тому же «Громобою». Тот, развернувшись бортом, начал спокойную, размеренную стрельбу шестидюймовыми снарядами…
Имя первой жертвы Владивостокского отряда – «Наканоура-Мару» – некоторые историки особенно часто вспоминают, когда хотят подчеркнуть слабость русской техники и плохую подготовку артиллеристов. «Громобой», тщательно целясь, всаживал в борт каботажника снаряд за снарядом, но тот, хотя и с явным креном, продолжал упорно держаться на воде и на тот свет не спешил. Словно заговоренный!
Лишь когда огонь открыла «Россия», в котельном отделении «Наканоура-Мару» разорвался крупный снаряд и в одночасье покончил с японским кораблем. На всю операцию было затрачено около двух часов и полтора десятка снарядов среднего калибра.
Да, возможно, сказалось отсутствие реального боевого опыта у русских комендоров. Но давайте уж вспомним и то, что стрельба велась на короткой дистанции по тонкому борту корабля, имевшего всего около тысячи тонн водоизмещения. Рассчитанный на более серьезное препятствие, русский снаряд просто пронизывал цель насквозь, не успевая разорваться. А вот когда на пути снаряда оказались не только легкая металлическая обшивка и деревянные переборки, но еще и корабельный котел, взрыватель уже сработал нормально.
Покуда ликвидировали одного каботажника, «Богатырь» обнаружил и кинулся преследовать второго. Как только разглядел свою жертву в заверти начинающейся пурги! Это был совсем маленький пароход, почти катер, пробиравшийся под завесой непогоды вдоль самого берега. На сигнал ратьером по международному своду: «Требую остановиться для досмотра!» он не отреагировал и, вероятно, не понял, что ему говорят, ведь не каждый местный рыболов или почтовоз владеет простой, но изобретенной в Европе морзянкой. Для них это иностранный язык!
Если преследуемый транспорт не хочет останавливаться, законы предписывают угрожать ему артиллерией. Но на злосчастный пароходишко не возымели действия и несколько холостых выстрелов «Богатыря». Напротив, он лишь прибавил ходу, с завидной прытью устремившись вон – поближе к черной береговой полосе. А когда крейсер громыхнул вдогонку боевым, пароход уже успел шмыгнуть в мелководный прибрежный заливчик, куда ни один более крупный корабль не мог бы войти из-за большей осадки.
Поиск несостоявшегося «трофея» показался командиру «Богатыря» капитану 1-го ранга Стемману слишком рискованным в условиях плохой видимости, и вскоре крейсер ни с чем вернулся к отряду.
Упущенный пароход этот был «Зеншо-Мару» водоизмещением всего 320 тонн. Но ведь как обидно, что ушел! И мало того – наутро его моряки, отошедшие от стресса, дали интервью британским и японским газетчикам. В результате враждебно настроенная к России пресса по всему миру пошла трезвонить о «беспощадных пиратах» — владивостокских крейсерах, готовых в клочки разорвать мирное пассажирское судно.
«Может ли быть что-нибудь более варварским, когда четыре громадных боевых корабля преследуют и уничтожают маленький мирный пароход?» – писала газета «Токио Асахи» в феврале 1904 года.
От Сангарского пролива крейсера взяли курс к берегам Кореи, к порту Шестакова (Симпо). Но разыгравшийся шторм с пургой и девятибалльным ветром заставил японские корабли отстаиваться в гаванях, и больше трофеев у отряда в этом походе не было.
К тому же неожиданно выяснилось, что продолжать рейд вообще не имеет никакого смысла: после двух суток непогоды отряд оказался… полностью небоеспособен! По приказу своего командующего крейсера шли по бурному морю в готовности к бою – с заряженными орудиями. Несмотря на высокие борта крейсеров, штормовые валы подчас обрушивали на бортовые казематы сплошную стену брызг, а если попасть лагом к волне, то недолго было и слегка черпнуть бортом. В пушечные дула попала вода, и досланные по-боевому, «до нарезов», снаряды попросту примерзли к металлу внутри стволов. Разрядить пушку выстрелом в таких условиях нельзя – запросто получишь разрыв ствола. А вытащить снаряд вручную оказалось невозможно.
Убедившись, что с такими «промороженными» орудиями толку от дальнейшего блуждания в холодном штормовом пространстве между корейскими и японскими берегами уже не будет, Рейценштейн приказал возвращаться…
Пришедшие встречать крейсера из похода горожане могли наблюдать редкостное зрелище: комендоры тянули к пушкам шланги из котельных отделений, от патрубков паропроводов, чтобы паром отогреть стволы и прибойниками выколотить снаряды. Из некоторых шестидюймовых пушек были извлечены целые сосульки-«отливки», в точности копирующие внутреннюю форму ствола с нарезами. Нетрудно представить, что случилось бы с этими замерзшими орудиями при первой же попытке стрелять!
Рейценштейн – Наместнику: Обстоятельства погоды не позволили идти далее вдоль берега, почему взяли курс на Шестаков, чтобы выдержать шторм в море. Мог держаться против зыби только 5 узлами… Причем сильно заливало, и при 9 градусах мороза крейсера обмерзли… Опыт показал, что более пяти дней в зимнее время отряд ходить не должен.
Шторм, действительно, был жесток. А у команд практически не было опыта зимних рейдов. Но как подтвердили дальнейшие события, осторожный Рейценштейн несколько недооценил свой отряд. Русские крейсера выдерживали впоследствии и худшие условия плавания.
Для многих моряков возвращение домой вообще явилось неожиданностью. После войны мичман Г. Колоколов с «России», укрывшись от дотошного читателя за инициалами Г. К., опубликовал свой военный дневник, в котором были такие строки.
«1 февраля. Черт знает что такое! Шли к Корее, а в шесть часов утра, когда мы находились на меридиане Владивостока, вдруг приказано было повернуть и идти в свой порт!»
Другой участник событий, В. Е. Егорьев, бывший в войну тоже мичманом, написал впоследствии единственную подробную монографию о действиях Владивостокского отряда. И тоже отмечал, что Николай Карлович Рейценштейн в своих «реляциях» склонен был подчас преувеличивать силу обстоятельств. Что же касается льда в орудийных стволах, так стоило позаботиться о предотвращении подобных «неожиданностей» еще до похода при составлении боевых инструкций. Есть старый, довольно примитивный, но действенный метод уберечь орудия от попадания воды – «штормовые пробки», полагающиеся по штату любому артиллерийскому кораблю. Это действительно пробки – деревянные, часто отделанные металлом и даже украшенные всевозможными резными или чеканными геральдическими знаками. Последние в наши дни являются предметом коллекционирования. Как они выглядят, можно посмотреть во многих морских музеях.
