— Вам не в чем себя винить. А вот если бы ваш отец поговорил с Жан-Клодом…
— Нет. — Матильда покачала головой. — Мой отец гордый человек. Он не переменит решения.
— Тогда поговорите сами.
— Это ничего не даст. Жан-Клод вбил себе в голову, будто виноваты мы, и его не переубедить.
Она занялась швом, давая понять, что разговор закончен. Бросила очередную нитку в блюдце и повернула мою ногу по-другому. Я чувствовал сквозь полотенце тепло ее тела.
— Осталась одна.
Я ощутил легкий укол, когда Матильда выдергивала последнюю нитку. Положила пинцет в блюдце и смазала отверстия от шва антисептическим раствором. Без ниток ступня казалась какой-то незавершенной, словно ботинок без шнурков.
— Не больно?
— Нет.
Моя нога все еще покоилась у нее на коленях, ее рука лежала на моей ступне. Внезапно я осознал нашу близость, прикосновение пальцев Матильды подействовало как разряд электрического тока. И по тому, как зарделась ее шея, я понял, что она испытывает то же самое.
— Матильда, Мишель постоянно плачет! — требовательно и с раздражением крикнула снизу Греттен. Матильда сняла с колен мою ногу и поспешно поднялась со стула.
— Иду! — Ее глаза снова стали усталыми. — День-два поберегите места, где были стежки. — Она взяла блюдце и пинцет. — Какое-то время придется соблюдать осторожность.
— Непременно. Спасибо, — произнес я.
Вставая, я поймал взглядом свое отражение в покрытом пятнами зеркале над раковиной. Лицо заострилось, продубленная солнцем кожа шелушилась, а из уголков глаз, оттого что я щурился на свету, разбегались белые лучики. Преображение довершала борода — я больше не походил на себя самого.
Посмотрев на незнакомца в зеркале, я пошел вниз.
Странное ощущение снова носить на раненой ноге ботинок. Пятна крови на его коже не поддались нескольким чисткам, и с каждой стороны остались два полукружья отверстий. Со временем надо приобрести новую обувь, а пока доставляло удовольствие смотреть на ноги и видеть, что они более или менее симметричны.
Однако новизна стала быстро проходить. Я начал забывать, каково жить с перевязанной бинтами ступней. У меня возникло странное чувство, будто все возвращается на круги своя — к моменту до того, как я попал в капкан, словно нить жизни стремится соединить разрыв, устроенный железными зубьями ловушки. Но даже теперь я остерегался слишком нагружать больную ногу и, прогуливаясь по вечерам к озеру, брал с собой палку. Понимал, что трость скорее психологическая поддержка, нежели физическая, но не зацикливался на этом. Когда нога окончательно выздоровеет, я смогу уйти с фермы. Но пока я был к этому не готов.
Я поднялся на свое излюбленное место на обрыве и устроился у ствола каштана. Передо мной лежало безмятежное озеро. Ни малейшей ряби — даже утки в это время дня не бороздили его зеркальную поверхность. Однако и здесь происходили перемены. Время летело, хотя я этого не замечал. Листья на деревьях стали темнее, чем когда я впервые сюда пришел. И хотя по-прежнему было жарко, солнечные лучи казались резче. Сезон, а вместе с ним и погода готовились сделать поворот. Я потер запястье, где раньше носил часы, и взглянул на темное пятно облаков на горизонте.
Был момент, когда я не мог представить зиму в здешних местах. Теперь представлял.
Край облака подполз еще ближе и, загораживая солнце, сгустил преждевременно сумерки. В воздухе запахло дождем, лишь статуи стояли среди деревьев, как прежде. Пан неистово скакал, а женщина под вуалью укоризненно склоняла голову. Под темнеющим небом похожее на кровь пятно на песчанике выделялось ярче обычного.
— Привет!
Я остановился. В просвете между деревьев, где мы с Арно спилили серебристую березу, сидела Греттен. На сей раз с ней не было ни Мишеля, ни Лулу. Она в одиночестве плела косичку из растущих в луговой траве маленьких белых цветочков. По ее довольному выражению лица я догадался, что она устроила на меня засаду.
— Я тебя не заметил. Что ты тут делаешь?
— Тебя ищу. — Греттен поднялась и связала косичку в венок. — Ты обещал позаниматься сегодня со мной английским. Забыл?
Что-то она такое говорила в кухне, но я твердо помнил, что ничего не обещал.
— Извини. Давай в другой раз. Мне надо поработать.
— Зачем спешить? — Греттен все с той же будоражащей улыбкой двинулась ко мне, и на мгновение я подумал, что венок сплетен для меня, и машинально отступил. Но Греттен прошла мимо, и так близко, что ее легкое платье задело меня. Венок она накинула на шею каменной нимфы.
— Ну как?
— Замечательно. Но мне пора.
Сказать было легче, чем сделать. Греттен встала у меня на пути, а когда я попытался обойти ее, сделала шаг в сторону, преграждая дорогу.
— Куда же ты? — усмехнулась она.
— Я тебе уже сказал — работать.
— Нет. — Греттен покачала головой. — Ты должен мне урок английского.
— Завтра.
— А если я не хочу ждать?
Ее улыбка была озорной и немного угрожающей. Я еле сдержал порыв снова попытаться уйти от нее.
— Твой отец меня хватится, — произнес я.
— Папа спит и не узнает, что ты задержался.
— Матильда узнает.
— Почему тебя всегда волнует, что думает Матильда?
— Нисколько, — заверил я. — Послушай, мне надо идти.
Мгновение Греттен сверлила меня взглядом, затем сделала вид, будто обиделась.
— Хорошо, но при одном условии: подай мне венок. — Греттен показала на цветочное ожерелье на шее статуи.
— Зачем?
— Увидишь.
Вздохнув, я подошел к нимфе и потянулся за цветами. Сзади раздался шорох. Я обернулся: платье соскользнуло с Греттен; под ним ничего не было. Она осталась голой.
— Ну? — Греттен сияла. Воздух в лесу внезапно сгустился и стал плотным. Она сделала шаг ко мне. — Признайся, а ведь Матильда выглядит совсем не так?
— Греттен… — начал я и вдруг услышал звук мотора.
Посмотрел поверх ее плеча — по дороге ехал старенький «Ситроен» Жоржа. Я был так потрясен, что не мог пошевелиться. Хотя предпринимать что-либо было поздно. Сидящий за рулем старикашка показался мне сморщенным школьником — не заметить нас он не мог. Но даже если удивился, увидев посредине дороги обнаженную Греттен, то виду не подал. «Ситроен» приближался, но на лице Жоржа было не больше эмоций, чем в тот момент, когда он убивал свинью. В следующую секунду машина свернула на развилке к свинарнику и исчезла за деревьями.
Звук мотора стих. Греттен еще долго провожала глазами «Ситроен», а затем повернулась и испуганно посмотрела на меня.
— Как ты думаешь, он меня заметил?
