Когда стемнело, мы вышли в открытое море. Корабль не налетел на скалы, и ни один кракен не проснулся, что уже само по себе было неплохо. Потому что не хотелось потом быть в ответе за что-то такое.
Самира поднялась на корму и приняла у меня вахту. Она жевала финик сорта меджул, как водится, с выражением неземного блаженства на лице.
– Ты тут как? – спросила она.
Я пожал плечами:
– С учетом того, какой нынче выдался денек, так очень даже ничего.
Сэм подняла фляжку и побулькала Квасировым медом.
– Хочешь, я тебе его отдам? Может, понюхаешь или глотнешь самую каплю?
Тьфу, кажется, сейчас меня опять стошнит.
– Нет уж, пусть у тебя будет. Когда придет время, тогда и выпью.
– Разумно. А то вдруг он выветривается быстро.
– Не только из-за этого, – признался я. – Я просто боюсь, что я его выпью, и… И этого будет как бы недостаточно. Я все равно не смогу тягаться с Локи.
Самира смотрела так, словно готова была меня обнять. Хотя обниматься с мальчиками доброй мусульманке не положено.
– Знаешь, Магнус, я сама все время про это думаю. Только не про тебя, а про себя. Неизвестно, достанет ли мне сил сопротивляться отцу. Нам с тобой обоим – достанет ли сил?
– Это моральная поддержка, да?
Сэм улыбнулась:
– Нам остается лишь попытаться, Магнус. Мне хочется верить, что трудности делают нас сильнее. Все, что происходило с нами в плавании, – все было не просто так. И все случившееся повышает наши шансы на победу.
Я посмотрел на нос. Блитцен и Хэртстоун спали рядышком в своих мешках у основания драконьей головы. Не очень подходящее место для сна, особенно после нашего приключения в Альфхейме, но гном и эльф выглядели вполне безмятежными.
– Надеюсь, ты права, Сэм, – кивнул я. – Потому что кое-что из этого была полная жесть.
Сэм шумно выдохнула, словно освобождаясь от голода, жажды и ругательных слов, – от всего, что в пост приходилось держать внутри.
– Я знаю. Мне кажется, самое трудное – это увидеть всех такими, какие они есть. Наших родителей. Наших друзей. И себя.
Наверное, это она о Локи, подумал я. А может, и о себе. Или вообще о ком угодно из нас. Никто из нас не был свободен от прошлого. За время плавания каждому из нас суждено посмотреть на себя в зеркало. И это зеркало говорит только правду.
Мне еще только предстояло увидеть свое отражение. Во время нашего поединка Локи, я уверен, раздует любой мой недостаток, злорадно вытянет на свет каждую слабость, каждый потаенный страх. И низведет меня до хнычущего сопливого комочка.
Фригг сказала, нам нужно прибыть на место к завтрашнему дню. Или самое позднее к послезавтрашнему. А я не чувствовал в себе решимости. Я почти хотел, чтобы мы опоздали. Чтобы мне не пришлось сходиться с Локи в поединке. Но так нельзя. Друзья рассчитывают на меня. Ради всех тех, кого я знаю и кого не знаю, тоже… Я должен предотвратить Рагнарок. Оттянуть его на как можно дольше. Потому что Сэм и Амиру надо дать пожить спокойно, и Аннабет с Перси, и малютке Эстель. Они все заслужили не погибнуть в мировом катаклизме.
Я пожелал Сэм спокойной ночи и устроился на палубе в своем спальном мешке.
Спал я тревожно. Мне снились то драконы и рабы, то падающие горы, то битвы глиняных воинов. В ушах эхом отдавался смех Локи. Палуба то и дело превращалась в тошнотный ковер из мертвецких ногтей, грозивший укутать меня в мерзкий кокон.
Меня растолкал Блитцен:
– Доброе утро.
Утро было несусветно холодное и свинцово-серое. Я уселся, сломав корку льда, которой покрылся мой спальный мешок. Справа по борту проплывали горы со снежными шапками – еще выше, чем в норвежских фьордах. Море вокруг нас напоминало вздыбленный пазл из ледяных кусочков. Палуба совсем обледенела, и наш цыплячий драккар приобрел цвет разбавленного лимонада.
На палубе был только Блитцен. Он зябко кутался, и никакой солнцезащитной одежды на нем не наблюдалось, хотя сейчас определенно была не ночь. И это могло означать только одно.
– Мы покинули Мидгард, – догадался я.
Блитцен слабо улыбнулся, но глаза его оставались серьезными.
– Мы уже несколько часов плывем по Йотунхейму, сынок. Все остальные внизу пытаются худо-бедно согреться. А ты… ты сын летнего бога и легче переносишь холод, но и тебе скоро придется туго. Судя по тому, как падает температура, мы уже близко к границам Нифльхейма.
Я невольно содрогнулся. Нифльхейм, извечное царство льда. Один из немногих миров, где я никогда не был. И где не очень-то рвался побывать.
– А как мы узнаем, что прибыли? – спросил я.
И тут раздался треск. Корабль накренило и тряхнуло так резко, что у меня чуть руки-ноги не вывихнулись. Я торопливо выбрался из мешка. «Большой банан» намертво встал посреди моря. Собственно море-то больше не было морем – оно превратилось в сплошное ледяное поле, тянувшееся, насколько хватало глаз.
– Да вот, кажется, и прибыли, – вздохнул Блитцен. – Будем надеяться, Хэртстоун разожжет какое-нибудь волшебное пламя. А то часа не пройдет, как мы замерзнем насмерть.
Глава XXXVII
Алекс ест меня живьем
Мне довелось испытать на себе множество болезненных способов умереть. Меня протыкали насквозь, мне отрубали голову, я тонул, меня давили в лепешку и сбрасывали с террасы 103-го этажа.
Но я вам так скажу: смерть от переохлаждения, на мой вкус, куда хуже.
Всего через несколько минут легкие закололо так, словно я дышал битым стеклом. Мы высвистали всех наверх – еще одно морское выражение, смысл которого запоздало дошел до меня, – чтобы придумать, как быть с этим обледенением, но ничего толком не надумали. Я отправил Джека крошить лед впереди, а Хафборн и Ти Джей принялись работать боевыми топорами, чтобы высвободить борта. Сэм полетела вперед с канатом в руках, пытаясь тащить нас на буксире, а Алекс превратилась в моржиху и стала подталкивать корабль сзади. Я же так замерз, что не отпустил ни единой шуточки насчет того, как ей идут клыки, усы и ласты.
Хэртстоун вытащил незнакомую мне руну:
Он объяснил, что это Кеназ и означает она факел, огонь жизни. Вместо того чтобы исчезнуть во вспышке, как большинство рун, эта продолжала гореть в воздухе над баком этакой огненной загогулиной, и лед на палубе и такелаже вокруг постепенно таял. Кеназ не дала нам мгновенно замерзнуть до смерти, но Блитц переживал, что Хэрт, поддерживая магию руны, сожжет все свои силы. Еще несколько месяцев назад он бы умер, потратив сразу столько энергии. С тех пор он стал сильнее. Но я, как и Блитцен, все равно волновался за него.
