– Нам понадобится точило, чтобы одолеть стражей. Понятия не имею, почему, – сказал я. – Надо просто довериться…
Мэллори рассмеялась:
– Доверие? О, этого добра у меня навалом. Примерно столько же, сколько удачи.
Она выхватила один из своих метательных ножей и, небрежно взяв его за край рукоятки, бросила мне под ноги. Нож вонзился в желтый палубный настил и остался дрожать, как стрелка счетчика Гейгера.
– Посмотри на него, – предложила Мэллори. – Может, поймешь, почему я не доверяю секретному оружию.
Я вытащил нож из палубной доски. Раньше мне никогда не доводилось держать ножи Мэллори в руках. Клинок оказался на удивление легким – таким легким, что мог подвести своего хозяина. Если обращаться с ним как с обычным кинжалом и взмахнуть слишком сильно, такой ножичек запросто может выскочить из руки и порезать тебе лицо.
Клинок имел форму вытянутого равнобедренного треугольника, темный металл был покрыт гравировкой из рун и кельтского орнамента, рукоятка обернута мягкой потертой кожей.
Я не понимал толком, что именно я должен заметить в этом ноже, по мнению Мэллори, поэтому просто сказал очевидное:
– Хороший нож.
– Угу. – Из ножен на ремне она достала второй такой же. – Они не такие острые, как Джек. И ничего волшебного, насколько я знаю, не умеют. Они должны были спасти мне жизнь, но как видишь, – она развела руками, – я мертва.
– Так, значит… Эти ножи были у тебя еще при жизни?
– Ага, последние пять-шесть минут. – Она стала вертеть лезвие в пальцах. – Сначала мои друзья… Это они подбили меня заложить бомбу.
– Погоди… Ты же говорила…
Она заставила меня умолкнуть взглядом, в котором ясно читалось: «Никогда не перебивай женщину с ножом!»
– На самом деле это Локи меня подбил. Он прикинулся одним из нас. Тогда-то я этого не понимала, конечно. А потом, когда я сделала то, что сделала, меня заела совесть. И вот тут явилась та старая карга.
Я молча ждал продолжения. Признаться, я мало что понимал в ее истории. Мне было известно, что Мэллори погибла, пытаясь обезвредить бомбу в машине, но чтобы она сама заложила бомбу? Представить ее в такой роли было еще сложнее, чем с короткой стрижкой. Я понятия не имел, кто сидит передо мной.
Она смахнула со щеки слезу, будто докучливую муху.
– Старуха сказала: «Деточка, следуй зову своего сердца…» – и так далее в том же духе. И дала мне эти ножи. Их, мол, невозможно уничтожить. Они никогда не затупятся. Никогда не сломаются. Это все вроде оказалось правдой. Но еще она добавила: «Они тебе понадобятся. Используй их правильно». И я вернулась исправить то, что натворила. Я потеряла время, ломая голову, как мне могут помочь эти ножи в таком деле. Но они не помогли. И вот… – Она резко растопырила пальцы, изображая взрыв.
У меня голова шла кругом от вопросов, которые я не решался задать. Зачем Мэллори вообще заложила бомбу? Кого она хотела взорвать? Она что, совсем спятила?!
Она убрала нож в ножны и жестом велела мне бросить ей второй. Я боялся, что по неумелости зашвырну его в море или попаду в нее, но Мэллори легко поймала нож.
– Старуха тоже была Локи, – сказала она. – Наверняка. Мало ему было надуть меня один раз – нет, он решил провести меня дважды и убить.
– Почему же ты носишь эти ножи с собой, если думаешь, что их дал тебе Локи?
Ее глаза недобро сверкнули:
– Потому что, дружок, когда я увижу его снова, я засуну эти ножи прямо ему в глотку. Отличные выйдут ножны.
Мэллори убрала второй нож, и я наконец перевел дыхание – уже несколько минут я боялся дышать.
– Это я к тому, Магнус, – сказала она, – что я не верю, будто наши проблемы может решить какое-то волшебное оружие, будь то мед Квасира или точило, которое должно помочь нам добыть мед. Все зависит только от нас. Что бы там ни разыскивали Блитцен и Хэртстоун…
И в этот самый миг, словно их имена были заклинанием, из моря вдруг поднялась огромная волна и обрушилась на нос нашего корабля. Из тучи брызг, спотыкаясь, вышли две потрепанные фигуры. Наши эльф и гном вернулись!
– Так-так… – Мэллори встала на ноги, смахнула еще одну непрошеную слезу и попыталась напустить на себя веселый вид. – Рада вас видеть, парни. Каким ветром занесло?
Блитцен был с ног до головы покрыт толстым слоем крема от загара. Его темный плащ и перчатки блестели от морской воды. С полей его пробкового шлема свисала черная сетка, так что выражение лица гнома оставалось загадкой, пока он не приподнял вуаль – тут выяснилось, что его лицевые мышцы подергиваются. Он ошалело моргал, словно его только что едва не задавил грузовик.
Хэртстоун сел на палубу прямо там, где стоял. Устало положил руки на колени и покачал головой: «Нет, нет, нет». Он где-то потерял свой шарф и остался весь в черном, как катафалк.
– Вы живы! – сказал я, не помня себя от облегчения.
Все эти дни меня аж подташнивало от тревоги за друзей, и вот они тут, а их перекошенные лица отравляют мне всю радость воссоединения.
– Вы нашли то, что искали, – догадался я.
Блитцен нервно сглотнул:
– Б-боюсь, что так, сынок. Ньёрд был прав. Нам понадобится твоя помощь, чтобы сделать самое трудное.
– Альфхейм, – сказал я, пока он сам не произнес это слово. Оставалось надеяться, что в моих устах оно прозвучит не так зловеще.
Я бы куда охотнее отправился в самые дикие места Йотунхейма, в огненный Муспельхейм или даже согласился бы воспользоваться общественным туалетом на бостонском Южном вокзале.
– Да, – подтвердил Блитцен. Он повернулся к Мэллори и попросил: – Солнышко, будь добра, дай знать вашим друзьям. Нам придется временно похитить у вас Магнуса. Хэртстоуну предстоит последний раз встретиться со своим отцом.
Глава XXIII
Ступай за запахом дохлых лягушек!
(Поется на мотив «Ступай по дороге из желтого кирпича»)
Да что такое с этими отцами?!
Почти у всех моих знакомых отцы просто отстой, словно они соревнуются за титул Самого Гадкого Папаши во Вселенной.
Вот мне повезло. Я отца до прошлой зимы в глаза не видел. Да и тогда мы поговорили всего несколько минут. Но зато Фрей оказался классный. Мы обнялись. Он разрешил мне оставить его говорящий и поющий дискомеч, а когда мне было до зарезу нужно, послал ярко-желтый корабль.
Отцом Сэм был Локи, чье имя неслучайно созвучно со словом «лукавый». У Алекс отец – злобный сварливый засранец, который только и мечтает, что о мировом фарфоро-фаянсовом господстве. А Хэрт… Ему с отцом повезло меньше всех нас. Мистер Олдерман превратил детство Хэртстоуна в настоящий Хельхейм. Я всего одну ночь провел под его крышей и вовсе не горел желанием провести еще одну. Невозможно было представить, как Хэрт это выдержит.
