Луду очистила банан, который принесла из кухни, и протянула Че Геваре. Обезьяна потянулась было мордой вперед, но потом закачала головой – то ли от боли, то ли выражая недоверие. Луду ласково заговорила:
– Ну что ты, малыш. Иди сюда, я о тебе позабочусь.
Зверь медленно двинулся вперед, подволакивая ногу и жалобно повизгивая. Луду отбросила банан и схватила его за шею. Левой рукой она выдернула из-за пояса нож и вонзила его в худое тело. Че Гевара закричал, высвободился и, с лезвием в животе, в два больших прыжка добрался до стены. Там он остановился, ухватившись за стену, подвывая, разбрызгивая вокруг себя кровь. Луду, обессилев, села на пол и заплакала. Так они провели немало времени – вдвоем, глядя друг на друга, пока снова не полил дождь. Тогда Луду поднялась, приблизилась к Че Геваре, вытащила из его тела нож и перерезала ему горло.
Утром, засаливая мясо, Луду заметила, что антенна-бунтарка снова смотрит на юг. И к ней присоединились еще три.
Дни текут, словно это вода
Дни текут, словно это вода. У меня уже не осталось тетрадей для записей. И ручек тоже нет. Я пишу свои короткие заметки на стенах углем.
Приходится экономить еду, воду, огонь и прилагательные.
Думаю об Орланду. Сначала я его ненавидела. Потом начала ценить. Временами он выглядел очень соблазнительным. Мужчина с двумя женщинами под одной крышей – опасное сочетание.
Раковина с жемчужинами,
стихией в бездну сосланная,
•
•
•
осколками вниз падаю я.
Искусство архитектуры случайностей
Мужчину с сияющей улыбкой звали Бьенвеню Амброзиу Фортунату. Однако мало кто так его называл. В конце шестидесятых он сочинил болеро Papy Bolingô. Его исполнял Франсуа Луамбо Луанзо Макиади, великий Франко. Мелодия тут же стала необычайно популярной, и сутки напролет ее крутили радиостанции Киншасы. Благодаря ей молодой гитарист получил имя, сопровождавшее его с тех пор по жизни. В двадцать с небольшим, преследуемый режимом Мобуту Сесе Секо́ Нкуку Нгбенду ва-За Банга, Папи Болинго́́ бежал в Париж. Там он сначала работал портье в ночном клубе, а потом – гитаристом в цирковом оркестре. Именно во Франции, познакомившись с соотечественниками из немногочисленной ангольской общины, он заново открыл для себя страну своих предков. Как только Ангола обрела независимость, он собрал чемоданы и отправился в Луанду. Играл на свадьбах и частных вечеринках, что устраивали вернувшиеся из Заира эмигранты и чистокровные заирцы, тосковавшие по родине. Нужда заставляла его подрабатывать звукооператором на Национальном радио. В тот день, 27 мая, когда повстанцы заняли здание редакции, он был на работе и видел, как кубинские солдаты тычками и пинками быстро установили свой порядок и взяли вещание под контроль.
Возвращаясь домой, под впечатлением от произошедшего, он стал свидетелем того, как военный грузовик протаранил легковушку. Подбежав, чтобы помочь пострадавшим, он узнал одного из них, упитанного типа с крепкими короткими руками, который недавно допрашивал его в редакции. А вторым был молодой парень в наручниках, высокий и худой, как мумия. Недолго думая, он помог парню подняться, прикрыл его запястья курткой и отвел к себе домой.
– Почему ты помог мне? – Этот вопрос Соба задавал бесчисленное количество раз все четыре года, пока жил в квартире звукооператора.
Друг редко на него отвечал, чаще заходился в раскатистом смехе свободного человека, тряс головой и уводил разговор в сторону. Но однажды он твердо взглянул на Собу и ответил:
– Мой отец был священником. Хорошим священником и отличным отцом. До сих пор я не верю священникам, у которых нет детей. Как может священник не быть отцом? Мой учил нас помогать слабым. И когда я увидел тебя на тротуаре, ты показался мне беспомощным. А еще я узнал одного из полицейских, офицера безопасности, который у меня на работе допрашивал людей. Я не люблю, когда людей преследуют за их мысли. Никогда этого не любил. Поэтому и поступил, как приказала мне совесть.
Соба Младший прятался долгие месяцы. После смерти первого президента
[14] режим предпринял робкую попытку ввести некоторые послабления. Политзаключенные, не связанные с вооруженной оппозицией, были выпущены из тюрем. Некоторых пригласили занять должности в госаппарате. Выйдя на столичные улицы, Соба обнаружил, что почти все считают его мертвым. Некоторые из друзей даже уверяли, что были на его похоронах. Отдельные товарищи по борьбе казались даже немного разочарованными, увидев его живым. А вот Мадалена – она встретила его с большой радостью. В последние годы она управляла неправительственной организацией под названием “Суп из камня”
[15], целью которой было улучшить рацион питания жителей бедных районов Луанды. Мадалена ездила по столичным трущобам, обучая матерей, как накормить детей, используя то немногое, чем они располагают.
– Можно питаться лучше, тратя на это меньше, – объясняла она Собе Младшему. – Вот ты и твои друзья набили рты всякими громкими словами, типа “Социальная справедливость”, “Свобода”, “Революция”, а люди тем временем голодают, заболевают, многие умирают. Речи не кормят. Свежие овощи и наваристый суп, хотя бы раз в неделю, – вот что нужно народу. Мне интересны только те революции, которые начинают с того, что сажают народ за стол.
Соба очень воодушевился. Он стал повсюду сопровождать медсестру, получая за свою работу какую-то символическую плату, питание три раза в день, ночлег и постиранное белье. Так прошло несколько лет. Воздвигнутые стены были разрушены, наступил мир, прошли выборы, и снова вернулась война. Социализм был разрушен теми же, кто его созидал. Из пепелища возродился капитализм, еще более дикий. Личности, которые всего несколько месяцев назад яростно клеймили буржуазную демократию на семейных обедах, торжествах, митингах и в газетных статьях, теперь выгуливали свои дорогие фирменные костюмы, сидя в сверкающих авто.
Соба Младший отрастил густую бороду старца, прикрывавшую его худую грудь. Выглядел он импозантно и, несмотря на бороду, вид имел вполне моложавый, хотя во время ходьбы тело его почему-то клонилось чуть влево, словно от сильного ветра. Однажды, глядя на проезжавшие мимо дорогие машины, он вспомнил об алмазах. Следуя совету Папи Болинго́, он поехал на рынок Роке Сантейру. С собой у него был листок с именем. Подхваченный толпой, Соба подумал, что найти кого-то в этом грандиозном хаосе невозможно, и даже начал опасаться, что не сумеет отсюда выбраться. Но он ошибался. Первый торговец, к которому он обратился с вопросом, показал, куда нужно идти. Другой, через несколько метров, подтвердил, что Соба движется в правильном направлении. Минут через пятнадцать он остановился около палатки, на двери которой кто-то крупными мазками изобразил длинную женскую шею и грудь с блестящим бриллиантовым колье. Соба постучал. Открыл долговязый мужчина в пиджаке и розовых брюках, в галстуке, багрово-красной шляпе и тщательно отполированных ботинках, поблескивавших в полумраке палатки. Соба Младший вспомнил про саперов. Папи Болинго́ познакомил его с ними в Киншасе, куда они ненадолго ездили пару лет назад. В Конго так называют маньяков от моды. Они одеваются в дорогие броские одежды, тратя на это все, что у них есть, и даже то, чего нет, – исключительно чтобы разгуливать по улицам, точно модели на подиуме.
