– Вот дьявол, я о таком и не думал… А ведь чертовски очевидно… прошу прощения за резкость.
– Это старинная уловка всех войсковых подразделений, инспектор. Ах, они станут суетиться и стенать, когда вы начнете это доказывать: скажут, что казарма выйдет из-под контроля, если разоблачить эту практику. Но поверьте мне на слово: так называемый журнал увольнений – подборка вранья… У вас не найдется ручки, инспектор?
– Кажется, да, – ответил он, и извлек искомый предмет. И с ухмылкой на бульдожьем лице добавил: – Даже две, считая ту, что Камминз забрал из квартиры Жуаннэ.
Она села за кухонный столик, заставленный посудой и, расчистив немного места и поставив подпись на титуле, написала на форзаце: «Гордону Камминзу: читателю, которого мне никогда не забыть. А.К., Сент-Джонс-Вуд, 1942».
С улыбкой вручая книгу ошеломленному инспектору, она сказала:
– Позаботьтесь, чтобы мистер Камминз ее получил, ладно?
После…
Старший следователь Эдвард Гриноу, сэр Бернард Спилсбери и Фредерик Черрилл собрали неопровержимые улики против пилота Гордона Фредерика Камминза.
Предметы, найденные Агатой в спальне курсанта, были опознаны как имущество жертв убийства – Дорис Жуаннэ и Ниты Уорд. Отпечатки пальцев на подсвечнике и пивной кружке из квартиры Лоу принадлежали Камминзу. Грета Хэйвуд и Филлис О’Двайер опознали Камминза как нападавшего на них человека (между ними поделили вознаграждение от газеты).
Сэр Бернард Спилсбери сравнил песок, частицы почвы и цемента с противогаза с образцами из убежища, где было найдено тело Эвелин Гамильтон. Предметы, принадлежавшие ей, также были найдены в казарме, а пятифунтовые банкноты, которые Филлис О’Двайер отдала инспектору Гриноу, через данные выплат летному составу тоже привели к Камминзу.
Как и предсказывала Агата, записи в журнале увольнений подделывались: курсанты покрывали товарищей, отправлявшихся в город. Однако многие пилоты отнюдь не стремились покрыть Камминза, которого не слишком любили: прозвища «Герцог» и «Граф», на которые претендовал Камминз, курсанты употребляли в знак презрения к Камминзу, постоянно хваставшему «благородным» происхождением. По их словам, он часто надевал лучший гражданский костюм и, подражая аристократическому произношению, отправлялся поражать проституток.
– А ведь жена у него такая красотка, – сказал один из курсантов, качая головой.
Другие курсанты подтвердили, что видели, как Камминз сорил деньгами в своем «графском» амплуа вскоре после убийства Эвелин Гамильтон. И действительно, эту самую Гамильтон он лишил не только жизни, но и восьмидесяти фунтов.
Все это время Камминз заявлял о своей невиновности, сохраняя отличное состояние духа и уверенность в себе. Его жена Джанет осталась ему верна, заявляя, что верит утверждениям о подставе со стороны «большого чина» в Министерстве военно-воздушных сил. Джанет даже удалось собрать подписи под петицией с требованием отсрочить приведение приговора в исполнение до тех пор, пока не будет найден незнакомец, который «обменялся противогазами» с беднягой Гордоном.
Несмотря на эти усилия, 25 июня 1942 года, незадолго до восьми часов утра, Гордон Камминз – улыбающийся, якобы ни в чем не повинный – прошел к эшафоту. Его жена плакала, а уличные девицы, стремящиеся вернуться на полутемные улицы позади Пикадилли, ставшие теперь для них относительно безопасными, кричали «ура». Грохот крышки люка влился в отдаленные звуки взрывов.
Самолеты люфтваффе летели над Лондоном – такие дневные налеты проводились нечасто.
Новая пьеса Агаты получила восторженные отзывы. Спектакль перенесли в Кембриджский театр, где пьеса шла очень долго, а в июне 1944 года состоялась и премьера в Нью-Йорке с стерилизованным названием «Десять маленьких индейцев»; там было дано весьма внушительное количество представлений – 426.
Громадной трагедией войны для Агаты стала гибель зятя, однако сыну Розалинды и Хьюберта, Мэтью, предстояло стать для миссис Маллоуэн самым любимым человеком в последние годы жизни.
Однажды, ближе к концу войны, Агата вернулась к себе в квартиру, проведя выходные с Розалиндой и Мэтью. Усталая и промерзшая до костей, она включила отопление и начала жарить копченую селедку, когда домой неожиданно вернулся Макс со своего места службы в Северной Африке.
Казалось, что он уехал только вчера – хотя и прибавил в весе дюжину килограммов. Он хорошо питался за границей, а на Агате сказался рацион из картошки и хлеба. Она откровенно обрадовалась, что муж тоже потолстел. Забытая на радостях встречи селедка подгорела, но они сели и съели эту жирную гадость, на диво проведя обыденный вечер супружеской жизни.
Она не стала рассказывать Максу истории с Потрошителем, и Стивен Глэнвилл тоже благоразумно промолчал.
Сэр Бернард, который сражался с то и дело прерываемым написанием мемуаров, сказал ей ближе к концу дела:
– Это станет интересным эпизодом вашей биографии.
Она чувствовала, что сглупила, подвергнув себя опасности и отправившись в казармы к Камминзу, и предпочла, чтобы Макс об этом не узнал. К тому же она избавилась от всех сомнений относительно уместности своих книг в послевоенном мире. Добро и зло – реальность, и для беллетристики, касающейся этой темы – пусть даже в сугубо развлекательной форме, – место всегда найдется.
Однако у случившегося было и еще одно последствие: ей больше никогда не снился Стрелок.
Возможно, что подсознание избавилось от кошмара благодаря тому, что она наконец-то приняла один из главных моментов собственных книг: за невинным взглядом часто таится зло. Эта мысль перестает быть пугающей, когда ты включаешь ее в свой образ мыслей.
По крайней мере, не настолько пугающей, чтобы вызывать кошмары.
Поддавшись беспрестанным уговорам Глэнвилла, Агата написала детектив о Древнем Египте «Смерть приходит в конце», вышедший в 1945 году. А еще посвятила своему настойчивому другу очередной роман о Пуаро «Пять поросят» (1943). Глэнвилл сделал блестящую карьеру, став профессором-египтологом в Кембридже, и умер в возрасте пятидесяти шести лет: чета Маллоуэнов была глубоко опечалена его безвременной смертью.
Обстановку загородного поместья в «Лощине» (1946) Агата писала на основе особняка Ларри Салливана и его жены Данаи в Хейзелмире – и посвятила этот роман им, принеся свои извинения.
Поскольку муж вернулся домой, а война близилась к концу, Агата оставила свою работу в аптеке больницы университетского колледжа. Они с сэром Бернардом остались друзьями, хотя виделись крайне редко.
В ноябре 1945 года она с огорчением узнала о новой трагедии, выпавшей на долю сэра Бернарда, который так и не оправился после смерти своего сына Питера: другой его сын – Алан заболел скоротечной чахоткой и вскоре умер. Они с Максом присутствовали на похоронах, а немного позже встретились с сэром Бернардом за ланчем, однако хотя великий человек и делал вид, что все нормально, он сильно сдал.
