В театре остались считаные служащие: даже капельдинеры разошлись. Помощник администратора разбирался с какими-то делами в билетной кассе. Дожидаясь машины, она забрела обратно в зал. Занавес подняли, открыв декорации богатой современной гостиной с балконными дверями, выходящими к нарисованному морю.
Сегодня она получила ответ на один вопрос.
Она видела и слышала, как зрители военного времени реагируют на пьесу, которая была чуть ли не самой кровожадной в ее творчестве: семь убийств и самоубийство. И они были от нее в восторге – от каждой ужасающей минутки.
Времена и правда настали ужасные – начиная со зверств самой войны и кончая последней цепочкой вест-эндских убийств, в расследование которых она позволила себе впутаться.
Никогда еще поставляемая ею пища для эскапизма не принималась с такой благодарностью – словно самое необходимое питание. Когда наступит послевоенное время, она прекрасно в него впишется. Возможно, ей понадобится сделать свои книги чуть более глубокими в плане психологизма, дабы угодить публике, ставшей менее наивной, чем в золотое время, – и благодаря взаимодействию с инспектором Гриноу и сэром Бернардом она постарается изображать полицейские и судебные процедуры более точно и реалистично.
Но если не считать этого, «колбасная фабрика» (так она мысленно называла свои труды) продолжит работу – спасибо большое.
С чувством, будто с плеч ее свалился тяжкий груз, она пошла обратно в фойе… и взрыв сотряс здание, швырнув ее на покосившийся пол, по которому она в своих мехах и нарядном платье закатилась в угол между билетной кассой и лестницей, а фойе начало оседать. Со сверхоглушительными звуками лавина строительных материалов летела вниз, поднимая тучи пыли и мелких крошек.
Кто-то завопил – не Агата, какая-то женщина на улице, наверное Джанет Камминз. Ошеломленная и оглохшая, Агата теснее вжалась в угол: с потолка продолжали сыпаться куски, заставляя перемолотые в пыль кирпич, камень и известку зависать в воздухе грязными клубами.
И наконец – спокойствие.
Она оценила свое положение.
Встать невозможно: часть потолка перекосилась и уперлась в бок кассы, создав комнатенку метр на полтора. Она сама покрыта грязью взрыва, но вроде все цело. Воспользовавшись познаниями медсестры, она тщательно осмотрела себя, пока обрушившееся фойе продолжало оседать со стоном и скрежетом.
Возможно, подвернула лодыжку.
Все остальное вроде бы в порядке. Ее бросило на пол – и она по нему прокатилась, но кости целы и сотрясения мозга нет. Дышать было трудно из-за того, что в воздухе висела масса пыли, так что она закрыла лицо носовым платком из кармана шубы, которая сильно смягчила падение.
Так что в этом смысле ей повезло.
Она слышала голоса за обрушившимися плитами и обломками фойе, но разобрать слов не могла. Взрыву не предшествовала сирена воздушной тревоги, да и сейчас они не резали ночь – уж это было бы слышно, несмотря на завалы.
А если не налет – что же тогда могло случиться?
Потом, завязывая платком нижнюю часть лица, словно бандитка, она вспомнила руины по соседству, где раньше была ассамблея Уиллиса – любимое место мусорщиков и мародеров. Возможно, они сделали случайное открытие, найдя неразорвавшуюся бомбу.
Это объяснило бы нынешнюю ситуацию.
Она посмотрела наверх и увидела косо лежащую плиту – остатки бывшей крыши, ставшие сейчас для нее потолком, плита, похоже, сдвигалась понемногу, скрипя, словно старые дверные петли в фильме про дом с привидениями, плюясь камешками и грязью.
Под носовым платком ее губы сложились в горькую усмешку.
Вот чем все закончилось: Агата Кристи (не Маллоуэн), автор такого количества смертоубийств, попалась, словно мышь в мышеловку, и ждет, когда потолок обрушится и раздавит.
Как это ужасно, обладать повышенным чувством иронии: единственное, что по-настоящему всегда ее пугало, – это мысль оказаться похороненной заживо. Она избегала бомбоубежищ именно по этой причине.
Ну что ж: она останется спокойной. Она не даст волю своей фобии. И не станет глупой старухой-истеричкой.
Всмотревшись в гору мусора перед собой, примерно там, где должна находиться улица, она, встав на четвереньки, начала раскапывать путь наружу. Какое-то время никаких проблем не возникало, и она была довольна своими усилиями.
А потом плита сместилась и упала – Агата тихо вскрикнула.
Стена и другие остатки строения удержали плиту, но этот покосившийся «потолок» теперь находился всего в нескольких дюймах от ее головы. Она в гробу. Похоронена заживо. Агата Кристи погибает смертью, достойной пера Эдгара По.
Молясь (не за себя, а за Макса и Розалинду и тех внуков, которые еще только могут родиться), она не сдавалась, загребая мусор и убирая небольшие обломки, обломки побольше, – и продвигалась вперед, пока не добралась до крупного фрагмента покосившегося потолка, похожего на ту плиту, что оказалась сверху. Ей не удавалось за него ухватиться – а если и удалось бы, то не хватило бы сил сдвинуть.
Тяжело дыша под своим платком, она села на пол – и усталость ласково шептала ей на ухо, изнеможение гладило каждую мышцу, кость и жилу: отдохни. Усни. Жди. Кто-нибудь придет…
…возможно, смерть.
И пока она рассматривала возникший впереди тупик, плита потолка пошевелилась – словно сама по себе.
Она услышала хриплое дыхание напряженных сил – и плита сдвинулась, на мгновение она увидела лицо – юный курсант! – и улицу…
…а потом посыпались новые обломки, заполнившие отверстие.
Однако они вдвоем – Агата и ее спаситель – расчистили путь. Еще один кусок потолка обеспечил защиту от верхних обломков, образовав проход, и она протянула руки пареньку, а он схватил ее за руки и протащил – осторожно, но уверенно – сквозь отверстие.
Он помог ей подняться на ноги со словами:
– Миссис Маллоуэн, боже правый! У вас все хорошо?
Она обняла курсанта, улыбнулась юному красивому лицу и сказала:
– Лучше не бывает… благодаря вам, молодой человек.
Раздавшийся позади них шаткий звук – хруст и грохот смещающихся обломков – моментально привлек их внимание: прохода, по которому выбралась Агата, больше не было.
А она была.
Она дотронулась до щеки паренька и прошептала:
– Спасибо вам, милый.
Он опустил глаза, явно досадуя:
– Мной двигал эгоизм: мне нестерпима была мысль о том, что в мире больше не будет ваших книг.
Улица уже заполнилась зеваками, констеблями и пронзительным воем – не сирены, предупреждающей о налете, а сигналом о скором приезде пожарных.
Джанет Камминз суетилась вокруг спасенной Агаты, помогая ей отряхнуться. Было очень нелепо и комично стоять вот так, в шубе и вечернем платье, покрытых слоем пыли, грязи и мусора. Воздух снаружи был хотя и пригоден для дыхания, но тоже полон грязной взвеси. Констебли повышали голос, пытаясь добиться порядка.
