10 февраля 1942 года
В эти дни Вест-Энд, казалось, был переполнен людьми в форме, однако не каждый парень в хаки вызывал уважение и получал льготы, которыми пользовались так много людей. Тем не менее «инспектор первого класса» все-таки звучало внушительно, так ведь?
Так, будь Джек Роулинз полицейским, а не проверяющим счетчики электрической компании.
В свои тридцать шесть, считаясь ветераном среди «инспекторов», Роулинз за восемнадцать лет работы чего только не повидал: толстух, вылезших из ванной, прелестных гибких дамочек, вышедших из-под душа (последние случаи Роулинз бережно хранил в памяти, словно засушенные цветы, тогда как первые старался забыть). Брехливые собаки, оставленные без присмотра младенцы, «отключившиеся» пьяницы – чего только не случалось в его службе Богу, стране и зарплате!
И, несмотря на мизерное уважение окружающих к его работе, Роулинз пережил немало опасностей на разбомбленных улицах, огибая воронки, перешагивая через пожарные рукава, обходя неразорвавшиеся бомбы. Когда бомба нарушала подачу электричества, кто ложился на амбразуру? Пехотинец или моряк? Черта с два! Это были такие, как Джек Роулинз…
Казалось бы, работа в Сохо должна быть захватывающей или хотя бы интересной. Однако «чужой» район Вест-Энда, находящийся между Уордор-стрит, Шефтсбери-авеню, Чаринг-Кросс-роуд и Оксфорд-стрит, днем был настолько же скучен, насколько вызывающим становился ночью. Примерно в этот час, около половины девятого утра, присыпанные снегом тротуары были большей частью безлюдны: шлюшки Сохо спали в своих кроватях, а клубы и рестораны открывались гораздо позже.
Правду говоря, Роулинз старался обойти сначала именно верхние квартиры, потому что в клубах и ресторанах застать кого-то можно было лишь ближе к полудню, когда там открывались на ланч или начинали уборку, готовясь к вечеру (и какими же обшарпанными и грязными выглядели днем все эти клубы и рестораны!).
Магазины, конторы и прочее также еще были закрыты: как, например, оптика в доме 153 по Уордор-стрит, который как раз и стоял следующим в его списке. Роулинз поднялся по узкой неосвещенной лестнице на небольшую площадку с четырьмя дверями: три квартиры и общая ванная. Желтая лампа, висящая под потолком, отбрасывала круг света, в котором он стоял, словно на сцене. Он уже видал женщину, которая жила здесь одна: вежливую, приятно-пухленькую, хорошенькую проститутку Эвелин Оутли.
Однако Роулинз был счастлив в браке и считал себя защищенным от чар мисс Оутли. И потом – найдется ли красотка, которая решит ублажить проверяющего показания счетчика, чтобы сэкономить шиллинг? Не то чтобы он стал отворачиваться, если вдруг застанет этот милый цветочек выходящим из ванной…
Когда он постучал, дверь со скрипом приоткрылась: она оказалась незапертой.
– Мисс Оутли! – позвал он. – Пришел проверить ваш счетчик, мисс!
Ответа не было.
Молча пожав плечами, Роулинз вошел в квартиру.
В маленькой «однушке» было темно: шторы остались задернутыми. Он нажал выключатель, но денег в счетчике не оказалось и свет не зажегся. Похоже, он пришел вовремя.
Поскольку хозяев не было, Роулинзу следовало бы уйти, занявшись другими делами. Однако что-то его насторожило: на мисс Оутли не походило оставить квартиру без электричества. Квартирка была аккуратной, и сама она достаточно хороша собой, чтобы без труда заработать на жизнь.
Роулинз снял с пояса фонарик и включил его, чтобы осмотреться…
…и луч света тут же упал на жилицу.
Она лежала на диване, свесив голову, одетая в прозрачную ночную сорочку, распахнувшуюся, обнажив тело, возбудившее бы любого нормального мужчину, каким и был Роулинз.
Однако оно его не возбудило, хотя и сохранилось на страницах книги его памяти, и электрик понял, что таки повидал на свете еще не все…
Пышная хорошенькая проститутка была мертва: горло было перерезано, и стекавшая кровь собралась и застыла черной лужей.
Перепугавшись до полусмерти, Роулинз выскочил из квартиры, сбежал по лестнице на улицу и там, быстро найдя полисмена, сообщил об увиденном…
…совершенно не чувствуя себя человеком в форме, разговаривающим с другим человеком в форме.
4. Убийственный наряд
Хэмпстед казался Агате самым деревенским и мило устаревшим пригородным районом Центрального Лондона, благополучно избежавшим серьезных повреждений при авианалетах: узенькие улицы вели к укромным уголкам, настолько отгороженным от городской суеты, что можно было, закрыв глаза, вообразить, будто ты в деревне.
Построенный без четкой планировки на склоне плавно поднимающегося к бывшей пустоши холма, Хэмпстед, наверное, стал бы самым кошмарным местом города для зацикленного на симметрии Эркюля Пуаро. А вот старая дева мисс Марпл была бы от него в восторге: от широкой Хай-стрит со старинными кирпичными зданиями, приспособленными под конторы и магазины, от лабиринта двориков, улочек и переулков, улиц, обсаженных вязами, в тени которых стояли коттеджи в деревенском стиле с безупречно ухоженными газонами.
Даже современные кварталы и двухэтажные дома в стиле «Баухауса»
[4] почему-то отлично сочетались с этой патриархальной стариной. Обитель Агаты в доме 22 по Лаун-роуд походила на домик с мансардой и была удобной и уютной, пока они жили там с Максом. После того как муж отправился за море, жилище стало казаться Агате слишком большим и холодным.
Двухэтажная квартира, составлявшая маллоуэновскую часть сообщающихся между собой квартир «Баухауса», сдавалась меблированной, что и к лучшему: после того как разбомбили Шеффилд-террас, всю их мебель сложили на новом корте для сквоша в Уинтербруке в Уоллингфорде. Жилье ее устраивало: соседи были дружелюбны и ненавязчивы (с момента переезда она не слыхала ни единого вопроса об «Агате Кристи»), и тут же находился простенький ресторан, где она ела. Хотя и обожала готовить. Но когда продукты стало так трудно доставать, приличный ресторан поблизости оказался подарком судьбы.
Летом квартира на Лаун-роуд доставляла массу радости благодаря саду, идеально подходящему для пикника. Она особенно полюбила деревья и кусты позади дома, весной же белое вишневое дерево с пирамидальной вершиной заявляло о себе во всем своем великолепии прямо за окном ее спальни на втором этаже, помогая утром вставать с улыбкой даже в военное время.
Единственное, что она привезла из обстановки, – это необходимые элементы рабочего кабинета: большой надежный письменный стол, пишущую машинку, жесткое кресло с прямой спинкой для писательской работы и удобное мягкое старое – для размышлений. Агата обосновалась в кабинете-библиотеке, чьи пустые полки обвиняюще смотрели на нее, пока спустя несколько месяцев она не заполнила их почти наполовину – справочниками, в основном по медицине и химии. Из кабинета, следуя привычке, она унесла телефон.
