– Занятный вопрос.
– Постарайтесь, воспользовавшись своими исключительными способностями, ответить на него, и тогда вы найдете искомую часть головоломки, которой недостает, чтобы абсурд приобрел минимальный смысл.
– А вы не собираетесь помогать мне?
– Я начинаю сомневаться, что овчинка стоит выделки. Интуиция подсказывает, что безопаснее не искать ключ к решению загадки, нежели найти его, подвергнув себя смертельному риску. А я надеюсь через несколько лет выйти в отставку с полной выслугой и прочитать комедии Лопе де Вега, от первой до последней.
Алисия опустилась на диван. Ее воодушевление исчезло. Варгас допил остывший кофе и вздохнул. Приблизившись к окну, он набрал полные легкие свежего воздуха. Вдалеке вновь ударили колокола собора, и Варгас увидел, как лучи солнца начали заливать пространство между голубятнями и звонницами.
– Окажите мне любезность, – произнес он, – пока не говорите никому ни слова о нашем открытии, даже Леандро.
– Я еще не сошла с ума! – резко бросила Алисия.
Варгас закрыл окно и подошел к ней, заметив, что она уже устала.
– Не пора ли вам вернуться к себе в гроб? – спросил он. – Идемте.
Взяв Алисию за руку, Варгас отвел ее в спальню. Сняв покрывало с кровати, он указал ей на постель. Она уронила к ногам халат и забралась под одеяло. Варгас укрыл ее до подбородка и улыбнулся.
– Вы не почитаете мне сказку?
– Отдыхайте.
Наклонившись, он поднял с пола халат и направился к двери.
– Вы считаете, что нас заманили в ловушку? – спросила Алисия.
– Почему вам так кажется?
– Не знаю.
– Ловушки расставляет кто-то один. И единственное, в чем я уверен, так это в том, что вам необходим отдых.
Он приоткрыл дверь.
– Вы будете в соседней комнате?
Варгас кивнул.
– Доброго дня, Алисия, – пожелал он, закрывая за собой дверь спальни.
32
Вальс потерял счет времени. Он уже не знал, сколько дней или недель находился в темной камере. Не видел солнечного света с того далекого вечера, когда ехал на машине вместе с Висенте по дороге, взбиравшейся по склону Вальвидреры. Рука болела, но потянувшись, чтобы растереть ее, он обнаруживал пустоту. Вальс чувствовал покалывание в пальцах, которых больше не было, и острую боль в суставах, словно в кости вонзались железные шипы. Несколько дней – или часов – у него ныл бок. Вальсу не удавалось толком разглядеть цвет мочи, попадавшей в жестяное ведро, но ему казалось, будто она темнее обычного и окрашена кровью. Женщина больше не возвращалась, и Мартин по-прежнему не появлялся. Вальс не понимал, почему. Разве не этого тот добивался? Увидеть, как враг заживо гниет в камере?
Надзиратель без имени и лица приходил один раз в день, во всяком случае, Вальс так думал. И он начал отсчитывать дни по визитам своего тюремщика, приносившего воду и пищу. Меню не отличалось разнообразием: хлеб, молоко и иногда немного мяса, пересушенного и жесткого, как вяленый тунец, которое Вальс разжевывал с трудом, поскольку у него шатались зубы. Два уже выпали. Он проводил языком по деснам и пробовал на вкус собственную кровь, ощущая, как зубы поддаются нажиму.
– Мне нужен врач, – сказал он, когда ему принесли еду.
Тюремщик с Вальсом почти не разговаривал и едва смотрел на него.
– Сколько времени я тут провел? – спросил Вальс.
Надзиратель пропускал мимо ушей его вопросы.
– Передайте, что я хочу поговорить с ней. Рассказать правду.
Проснувшись однажды, Вальс обнаружил, что в камере рядом с ним кто-то находился. Это был тюремщик, сжимавший в руке предмет, тускло поблескивавший в сумраке. Возможно, нож. Вальс не пошевельнулся, чтобы защититься. Потом ощутил укол в ягодицу и прохладу. Ему просто сделали очередную инъекцию.
– Сколько вы еще собираетесь держать меня живым?
Тюремщик выпрямился и хотел выйти из камеры. Вальс вцепился ему в ногу. Пинок в живот вышиб из него дух. Он пролежал несколько часов, сжавшись в комок и подвывая от боли.
Той ночью Вальсу опять приснилась его дочь Мерседес. Она вновь была маленькой девочкой, и они гуляли в саду в поместье в Сомосагуас. Вальс отвлекся, чтобы поговорить с кем-то из слуг, и потерял дочь из виду. Разыскивая Мерседес, он наткнулся на ее следы, которые вели к кукольному дому. Вальс шагнул в темный зал и позвал дочь. Он нашел одежду и пятна крови.
Куклы с утробным урчанием пожирали ее.
33
Во второй раз Варгас проснулся, когда в окна вливался полуденный свет. Настенные часы – изделие в стиле девятнадцатого века, которое Алисия, очевидно, отыскала в какой-нибудь лавке старьевщика, показывали почти двенадцать часов. Он услышал женские шаги, дробью рассыпавшиеся по гостиной, и протер глаза.
– Почему вы не разбудили меня раньше?
– Мне нравится слушать, как вы храпите. Словно в доме поселился медвежонок.
Варгас поднялся и сел на краю дивана. Взявшись за спину, помассировал поясницу. Он чувствовал себя так, словно его пропустили через мясорубку.
– Мой вам совет: не старейте. Возраст не дает никаких преимуществ.
– Я подумаю, – отозвалась Алисия.
Варгас встал, превозмогая ломоту в суставах, издававших легкий хруст. Алисия у зеркала комода красила губы помадой провокационного красного цвета. Она была в черном шерстяном пальто, перетянутом в талии поясом, черных чулках со швом и туфлях на высоких каблуках.
– Куда-то собираетесь?
Алисия повернулась вокруг своей оси, будто демонстрировала наряд на показе мод, и с улыбкой посмотрела на него:
– Я хорошо выгляжу?
– Кого вы собираетесь сразить наповал?
– У меня встреча с Серхио Вилахуаной, журналистом «Вангуардии», о котором рассказывал антиквар Барсело.
– Эксперт по Виктору Маташу?
– Полагаю, и в других вопросах тоже.
– Позвольте узнать, чем вы его зацепили?
– Сказала, что у меня была книга Маташа и я хотела показать ее ему.
– «Была» – правильное употребление прошедшего времени. Напоминаю, что книгу украли и у вас нет ничего.
– Это детали. Что есть, того не отнять, как вы любите говорить. И уж собой я, во всяком случае, располагаю.
– Пресвятая Дева Мария…
Алисия дополнила туалет шляпой с вуалеткой, закрывавшей часть лица, и в последний раз взглянула на себя в зеркало.
– Интересно, откуда эта одежда?
– От Баленсиаги.
– Я не об этом.
– Знаю. Я скоро вернусь! – бросила она, направляясь к двери.
– Можно воспользоваться вашей ванной?
