– Вы верите, что у меня не получается налаживать личные отношения?
– Не знаю, и меня это не волнует.
– Леандро никогда не произнес бы фразы, изобилующей тривиальностями. Она звучит так, словно позаимствована из колонки советов по семейным вопросам из журналов высокой моды.
– Тогда, наверное, именно я подписан на пару глянцевых изданий.
– Что он точно сказал?
– Зачем вы это делаете, Алисия?
– Что именно?
– Мучаете себя.
– Неужели я кажусь вам мученицей?
Варгас смотрел на нее несколько мгновений и наконец покачал головой.
– Что сказал Леандро? Обещаю, если вы откроете правду, я больше не стану докучать расспросами.
– Вы не верите, что кто-то может полюбить вас, потому что сами не любите себя, и вы думаете, будто никто вас никогда не любил. И не в силах этого простить миру.
Алисия потупилась, выдавив смешок. Варгас заметил, что глаза у нее наполнились слезами и она заморгала.
– Кажется, вы желали, чтобы я рассказал о своей семье, – произнес он.
Алисия пожала плечами.
– Мои родители появились на свет в деревушке в…
– Я хотела спросить, есть ли у вас жена и дети! – перебила она.
Варгас поднял на нее взгляд, лишенный всякого выражения.
– Нет, – после паузы ответил он.
– Я не хотела вас задеть. Извините.
Варгас натянуто улыбнулся:
– Вы меня не задели. А у вас?
– Есть ли у меня жена и дети?
– Или что-то вроде того.
– Увы, нет.
Варгас поднял бокал с вином:
– За одиноких холостяков!
Алисия взяла свой бокал и чокнулась с Варгасом, избегая его взгляда.
– Леандро – осел, – высказал он свое мнение через минуту.
Алисия покачала головой:
– Нет. Он просто жестокий.
Обед закончился в молчании.
15
Вальс проснулся в темноте. Тело Висенте исчезло из камеры, пока он спал. Наверное, его унес Мартин. Только такому ублюдку, как Мартин, могло прийти в голову запереть человека в одном помещении с трупом. Вязкое пятно обозначало на полу место, где он находился. Вместо тела появились стопка одежды, поношенной, но сухой, и небольшая миска с водой. Вода отдавала железом и пахла грязью, но как только Вальс смочил губы и сделал первый глоток, она показалась ему напитком богов – ничего вкуснее он не пробовал в своей жизни. Он пил, утоляя жажду, которую, как ему казалось, утолить невозможно, пока у него не заболели живот и горло. Потом Вальс сбросил окровавленные заскорузлые лохмотья, в которые превратилась его одежда, и надел чистые вещи, выбрав их из стопки. От них исходил запах пыли и дезинфекции. Боль в правой руке притупилась, он ощущал лишь ноющую пульсацию. Сначала Вальс не решался взглянуть на свою руку, но когда все-таки набрался смелости сделать это, то увидел, что черное пятно расползлось и достигало запястья, будто он опустил кисть в ведро с дегтем. Вальс улавливал запах гниения и чувствовал, что его плоть разлагается заживо.
– Это гангрена, – раздался в темноте незнакомый голос.
Сердце едва не выскочило из груди, Вальс повернулся и заметил своего тюремщика, сидевшего на нижних ступеньках лестницы и наблюдавшего за ним. Вальс не знал, сколько времени он там уже находился.
– Ты потеряешь руку. Или жизнь. Зависит от твоего желания.
– Помогите мне, пожалуйста. Я дам вам все, что попросите.
Тюремщик продолжал невозмутимо смотреть на него.
– Сколько времени я тут нахожусь?
– Мало.
– Вы работаете на Мартина? Где он? Почему не приходит поговорить со мной?
Тюремщик встал. Луч света, падавший с верхней площадки лестницы, скользнул по его лицу. И Вальс теперь отчетливо увидел маску, фарфоровое изделие, закрывавшее половину лица. Один глаз, широко открытый, смотрел не мигая. Тюремщик приблизился к прутьям решетки, позволив разглядеть себя получше.
– Не узнаешь, не так ли?
Вальс робко покачал головой.
– Еще вспомнишь. Время есть.
Незнакомец развернулся и шагнул к лестнице, собираясь подняться. Вальс с отчаянием протянул к нему сквозь решетку здоровую руку. Тюремщик остановился.
– Пожалуйста! – взмолился министр. – Мне нужен врач!
Тюремщик вытащил из кармана пальто сверток и зашвырнул его в камеру.
– Решай сам, чего ты хочешь больше, жить дальше или постепенно сгнить заживо. Ведь именно на это ты обрек стольких невинных людей.
Перед уходом он зажег свечу и поставил ее в маленькое углубление, выдолбленное в стене наподобие ниши.
– Пожалуйста, не уходите…
Вальс услышал затихающие шаги и стук двери. Он опустился на колени, чтобы подобрать предмет, завернутый в упаковочную бумагу. Вскрыл пакет левой рукой. Сначала Вальс не разобрался, что за вещь перед ним. И лишь подняв ее к свету, сообразил, что держит в руке столярную пилу.
16
В самом сердце Барселоны, прародительницы лабиринтов, в укромном его уголке пряталась плотная вязь переулков, они туго сплетались между собой, образуя архипелаг руин, нынешних и будущих. Они неодолимо затягивали в свои сети бесстрашных путешественников и пропащих всех рангов и состояний, стекавшихся в квартал, который некий благословенный картограф за неимением более подходящего названия почел за благо окрестить Равалем. Когда Алисия и Варгас вышли из «Каса Леопольдо», теснина улочек – с лачугами, домами терпимости и сонмом базаров, где лоточники разных мастей предлагали товары, не отражавшиеся на локаторах закона, – приняла их во всем своем мрачном великолепии.
Обильное пиршество напоминало о себе Варгасу легкой икотой, от которой он пытался избавиться, задерживая дыхание и постукивая себя в грудь костяшками пальцев.
– Это у вас из-за golafre
[42], – вынесла вердикт Алисия.
– Нет, это неслыханно! Сначала вы меня перекармливаете, а потом изволите издеваться.
Девица легкого поведения со спелыми прелестями и в боевом настроении наблюдала за парочкой с чисто меркантильным интересом из подворотни, откуда вещал транзистор, выдававший смешанные ритмы славной каталонской румбы.
– Не хочешь сыграть дуэтом с твоей худышкой и настоящей женщиной, трубач? – пригласила ночная бабочка.
Варгас, слегка смутившись, покачал головой и ускорил шаг. Алисия усмехнулась и поспешила за ним, обменявшись взглядом с теткой из подворотни. Поняв, что добыча ускользает, та пожала плечами и подвергла Алисию тщательному осмотру от макушки до пяток, словно задаваясь вопросом, неужели вот это существо пользуется спросом у респектабельных мужчин.
