– Суть в том, что правители этой страны уже не представляют, что сделать, чтобы вразумить народ. Правда, Фермин?
Тот лишь пожал плечами:
– Не понимаю, зачем так напрягаться. В большинстве случаев срабатывает легкое полоскание мозга.
– Вот и вышел анархист, – усмехнулась Мерседитас.
Дон Анаклето удовлетворенно улыбнулся, почувствовав, что наконец разгорается настоящая дискуссия, к которым он питал особую склонность. Фермин произнес:
– Послушайте, Мерседитас, поскольку мне известно, что ваше знакомство с газетами начинается и заканчивается гороскопом, а сегодня мы празднуем знаменательную дату столпа этой семьи…
– Фермин, пожалуйста, передайте мне хлеб, – вмешалась Беа, желая сохранить мир во время праздничного ужина.
Тот смирился и протрубил отступление. Дон Федерико, часовщик, поспешил на выручку, нарушив напряженное молчание:
– Скажите, Алисия, кто вы по профессии?
Мерседитас, которой не нравилось, что к незваной гостье относились с подчеркнутым уважением и вниманием, бросилась в бой:
– А зачем женщине профессия? Разве недостаточно, что она ведет дом, ухаживает за мужем и детьми, соблюдая заповеди, усвоенные от родителей?
Фермин хотел что-то сказать, но Бернарда накрыла ладонью его руку, и он прикусил язык.
– Да, но ведь сеньорита Алисия не замужем. Не так ли? – не сдавался дон Федерико.
Алисия сдержанно кивнула.
– И даже нет жениха? – недоверчиво уточнил дон Анаклето.
Она скромно улыбнулась и покачала головой.
– Приехали! Вот вам неопровержимое доказательство факта, что в этой стране не осталось достойных холостяков. Сбросить бы мне лет двадцать… – заявил дон Анаклето.
– А лучше – все пятьдесят, – заметил Фермин.
– У настоящего мужчины нет возраста, – парировал дон Анаклето.
– Не следует путать нравственные категории с урологией.
– Фермин, за столом дети, – укоризненно сказал сеньор Семпере.
– Если речь о Мерседитас…
– Вам следовало бы вымыть с мылом рот и помыслы, или отправитесь прямиком в ад! – воскликнула Мерседитас.
– Тогда я хотя бы сэкономлю на отоплении.
Дон Федерико вскинул руки, чтобы прекратить перепалку.
– Внимание… Вы галдите наперебой и не даете ей ничего сказать.
Стало тихо, и все посмотрели на Алисию.
– Итак, – произнес дон Федерико, – вы расскажете нам, чем занимаетесь…
Алисия обвела взглядом присутствующих, с интересом ожидавших ее ответа.
– Откровенно говоря, сегодня мой последний рабочий день. И я пока не знаю, что буду делать дальше.
– Но о чем-то вы, наверное, думали, – заметил сеньор Семпере.
Алисия потупилась:
– Я думала, что хотела бы писать. Во всяком случае, попробовать.
– Браво! – воскликнул букинист. – Вы станете нашей Лафорет.
– Скажите лучше, Пардо Басан
[59], – поправил дон Анаклето, разделявший широко распространенное национальное заблуждение, согласно которому живой писатель не заслуживал внимания, если только он не находился на смертном одре при последнем издыхании. – Вы не согласны, Фермин?
Тот взглянул на сотрапезников, а потом уставился на Алисию.
– Я бы согласился, любезный друг, если бы не внутреннее ощущение, что Пардо Басан смотрелась в зеркало и видела девочку из хорошей семьи, тогда как наша сеньорита Грис больше похожа на роковую героиню, и я не уверен, что она вообще отражается в зеркале.
Воцарилась тишина.
– Что вы имеете в виду, всезнайка? В чем тут соль? – набросилась на него Мерседитас.
Даниэль схватил Фермина за руку и увел в кухню.
– Смысл в том, что если бы у людей разум был хотя бы вполовину таким большим, как их рот, если не сказать хуже, мир стал бы совершеннее, – проронила София, витавшая до тех пор в облаках или в мире туманных грез, где обитают лишь очень юные существа или блаженные.
Сеньор Семпере перевел взгляд на племянницу, которую жизнь послала ему на склоне лет в подарок или в наказание. И, как довольно часто происходило, ему почудилось, будто на мгновение сквозь толщу океана времени он увидел и услышал Исабеллу.
– Именно этому теперь учат на факультете филологии? – поинтересовался дон Анаклето.
София пожала плечами, возвращаясь в заоблачные дали.
– Господи, нас ждет ужасное время! – заявил профессор.
– Не огорчайтесь, дон Анаклето. Время всегда одно и то же, – заметил сеньор Семпере. – Суть в том, что оно никого не ждет, а идет себе дальше и меняется при первой возможности. Как насчет того, чтобы выпить за прошлое, будущее и нас, застрявших между ними?
Малыш Хулиан поднял свою чашку с молоком, с воодушевлением поддержав предложение деда.
Тем временем Даниэль загнал Фермина в угол кухни, подальше от глаз и ушей сотрапезников.
– Можно узнать, какая муха вас укусила, Фермин? Судя по всему, она была размером с арбуз.
– Эта женщина – волк в овечьей шкуре, она не та, за кого себя выдает, Даниэль. Я чую подвох.
– В чем он заключается? Поясните, если не трудно.
– Я не знаю, но собираюсь выяснить, что у нее на уме. Интригой тут несет за версту, как духами с блошиного рынка, которыми облилась Мерседитас в надежде заарканить часовщика. От подобного амбре спастись можно только на соседней улице.
– Как вы рассчитываете это выяснить?
– С вашей помощью.
– Даже речи быть не может. Меня не впутывайте.
– Не поддавайтесь чарам вампирши. Она роковая женщина, что так же верно, как меня зовут Фермин.
– Напоминаю, что роковая женщина – почетный гость моего уважаемого отца.
– А вы не поинтересовались, как ей подвернулся случай так удачно напроситься в гости?
– Не знаю. Мне безразлично. Случайности бывают всякие.
– Вам это подсказывает ограниченный ум или половые железы?
– Мне подсказывает здравый смысл, которого вы, вероятно, напрочь лишились одновременно с чувством стыда.
Фермин саркастически рассмеялся:
– Надо запомнить. Ей удалось обольстить и отца и сына, причем в присутствии вашей супруги, живой и здоровой.
– Хватит нести чепуху, тем более нас могут услышать.
– Пусть все слышат! – громко воскликнул Фермин. – Ясно и отчетливо.
