Я читаю, развернув хрустящую бумагу.
Дорогая Ханнеке! Я не знаю, где она. Как бы мне хотелось это знать! Я скучаю по моей подруге.
Я воображаю радостное воссоединение Мириам с подругой. Они делятся журналами, а также мыслями и чувствами, накопившимися за неделю. У нас с Элсбет никогда не будет такого воссоединения.
Когда я засыпаю, мне снова снится давний кошмар. Кошмар, который постоянно преследует меня после смерти Баса. Бас приходит ко мне в военной форме, с письмом, которое я разорвала. В этом сне он складывает клочки бумаги и сердится, что я не прочла письмо. «Это значит, что ты меня забыла», – говорит он. «Нет, – пытаюсь я возражать. – Вовсе не значит. Я думаю о тебе каждый день».
«Смотри, – уверяю я. – Я прочту его прямо сейчас. Прочту немедленно, раз это так важно для тебя». Но с каждым словом, которое я пытаюсь прочесть, Бас все больше бледнеет. К тому времени, как я добираюсь до середины письма, передо мной стоит мертвец. Я не могу дочитать до конца, так как заливаюсь слезами. Когда я просыпаюсь, у меня сухие глаза, но простыни перекручены и пропитаны потом.
На следующий вечер, как раз перед комендантским часом, в дверь стучится Олли. Мама открывает, и он пускается в объяснения. Его мать плохо себя чувствует, и ему с отцом нужно сходить к ней в больницу. Пия боится оставаться дома одна. Не могла бы я пойти к ним и провести эту ночь с ней?
Моя мать ничего не отвечает и даже не смотрит на меня.
– Делай что хочешь, Ханнеке, – говорит она.
– Значит, мне нужно пойти к Олли, – заключаю я.
Правда, с матерью Олли все хорошо, а Пия, вероятно, сейчас делает уроки. Отправка Мириам должна начаться через два часа.
Глава 25
Понедельник
Нам приходится очень тихо стоять под навесом мясной лавки. Место выбрано удачно: как я и рассчитывала, навес и смешная корова скрывают нас. Две пары солдат прошли мимо, не заметив нас. Я надеюсь, что небо останется ясным. Если начнется дождь или пойдет снег, не исключено, что один из немцев захочет укрыться под навесом.
Я знаю, что Виллем неподалеку, в нескольких кварталах от нас. Он прячется там, со сменной одеждой для Олли.
Потому что Олли, Оливье, Лоренс Оливье (как шутливо называл его Бас), сейчас в серой форме гестапо, принадлежащей мужу Элсбет. Она широковата в плечах. Если внимательно приглядеться, станет ясно, что что-то не так.
Вот каков план: мы с Олли должны ждать под навесом появления колонны. Ему нужно остановить солдата, конвоирующего арестантов. Он должен сказать, что у него приказ обыскать детскую коляску в связи с контрабандой. Олли заберет камеру. Затем встретится с Виллемом и переоденется, чтобы соседи не увидели его в военной форме. Наверное, Олли нервничает, но не показывает этого. Он смотрит на людей, которые торопятся домой. У нас есть по крайней мере полчаса. Мы заняли позицию незадолго до комендантского часа. И сейчас убиваем время, напоминая друг другу о деталях операции.
– У тебя всего минута, чтобы увести ее, – резко говорит Олли. – Я буду расспрашивать их о коляске и покажу фальшивый приказ, который сделал Виллем. Буду тянуть время, сколько смогу. Но у тебя нет ни одной лишней секунды. И никто не должен тебя видеть.
– Я знаю, Олли.
– А потом вы побежите по улице и завернете за угол. Там я с тобой встречусь и…
– Олли?
Мы снова замолкаем. Я знаю все, что он может сказать, потому что мы сто раз повторили детали плана. И меня сто раз предупреждали: нужно найти Мириам и увести, пока Олли будет забирать камеру из коляски. Иначе девушку не удастся спасти.
И тогда я подведу ее.
– О чем ты думаешь? – спрашивает Олли.
– Ни о чем, – отвечаю я. – А ты?
Он отворачивается, и ночные тени скрывают его лицо.
– Я думаю о Басе.
– Да?
– А разве ты не думаешь о нем?
Думаю. Я думаю о нем всегда. Бас катается на коньках вместе с мамой. Бас приносит мне пирог. Бас сводит меня с ума. Бас живой. Бас мертвый.
– Сегодня я думаю о… – Он останавливается и сглатывает слюну. – Я думаю о том, что случилось с Басом в момент вторжения. Когда он понял, что, скорее всего, умрет.
– Было ли ему страшно? – Мне легко закончить мысль Олли, потому что я сама часто об этом думала.
– Он мучился? – продолжает Олли.
– Сердился? – предполагаю я.
– Или просто чувствовал себя одиноким?
– Это моя вина, – шепчу я. Слова падают на землю и разбиваются у нас на глазах. – Бас умер по моей вине.
В полумраке невозможно прочитать выражение лица Олли.
– Что ты сказала? – переспрашивает он.
– Это я виновата в том, что умер Бас.
Теперь, когда я произнесла вслух эту ужасную вещь, я раздавлена ее чудовищностью. Когда произносишь что-то ужасное, с души должен свалиться камень. Но когда я озвучила эту мысль, камень стал еще тяжелее.
– О чем ты говоришь? В том, что случилось с Басом, нет твоей вины. Ты была за много миль от него. Ты не спускала курок. Ты не сбрасывала бомбу.
– Я знаю, что не спускала курок. – То же самое говорили мои родители после того, как погиб Бас. Что меня там не было, что я не стреляла в него, не сбрасывала бомбу, не топила. Словом, не делала ничего, что принесло погибель Басу. – Но я подвела его. Я сказала, чтобы он вступил в армию.
– Ханнеке, ты же знаешь Баса. Ты знала его так же хорошо, как я. Ты действительно думаешь, что он не хотел идти на войну? Неужели считаешь, что он бы записался, если бы не хотел этого?
Олли пытается меня утешить, но становится еще хуже. Я собираюсь поделиться с ним ужасным секретом.
– Он сказал мне, что не хочет. Во время своей вечеринки. Я ушла, и он догнал меня и сказал, что не хочет идти на войну. А я сказала, что он должен. Сказала, что это его долг. И он дал мне письмо, чтобы я прочитала его в случае… Но я не стала читать. Я принесла это письмо домой и выбросила, так как была уверена, что он вернется. Но я так ошибалась! Он не вернулся. Ты понимаешь, Олли? Я заставила его пойти.
У меня дерет в горле, словно слова причинили физическую боль. Теперь я выдала все. Я отвожу взгляд, потому что мне очень стыдно. Олли стоит неподвижно. Когда он снова заговаривает, голос звучит хрипло.
– Мой последний разговор с Басом тоже состоялся после той вечеринки. Было поздно, все уже разошлись. Он пришел в комнату, и я спросил, почему он еще не лег. Ведь ему нужно рано вставать и отправляться на учения.
– Ты говорил с ним после меня?
Странно, что это никогда не приходило мне в голову. Конечно, члены семьи Баса говорили с ним. Ведь он жил вместе с ними. Но я почему-то считала, что говорила с ним последней. Вот как я себе это представляла: я поговорила с ним – а потом он умер. Именно это не дает мне спать по ночам.
