Мириам здесь нет, но есть девушки ее возраста или моложе. Они идут в окружении пар и мужчин среднего возраста. Один проходит мимо. На нем зеленое пальто из твида и фетровая шляпа. В нем есть что-то знакомое – что-то связанное с мелом. Это мой преподаватель, у которого я училась в третьем классе. По средам он обычно приносил в класс коробочку леденцов и раздавал нам, когда мы выходили из класса. Я не могу вспомнить его имя. Не знала, что он еврей.
Солдат, похожий на моего дядю, что-то выкрикивает по-немецки. У него такая быстрая речь, что я не понимаю слов. Однако я угадываю их значение: он указывает на конец квартала. Прямо передо мной спотыкается пожилая женщина. Мужчина рядом с ней (судя по всему, ее муж) пытается ей помочь. Солдат вскидывает винтовку и делает ему знак не останавливаться. Но тот снова делает попытку помочь жене. Тогда солдат подталкивает мужчину прикладом, подгоняя его. Пожилой человек идет вперед неуверенной походкой, и теперь уже жена помогает ему. Я стараюсь не смотреть.
– Хотелось бы мне, чтобы их маршрут не проходил по открытой местности, – замечает Виллем, медленно ведя велосипед. Мы по-прежнему притворяемся, будто поглощены беседой и не замечаем насилия, творящегося вокруг. – Это плохо для нас.
Да, маршрут не самый удачный для нашей цели. Это кратчайшее расстояние до железнодорожной станции. Он проходит по широким улицам и мимо сплошного ряда длинных домов, который не прерывается переулками. Здесь почти негде укрыться, а нам нужно хорошее укрытие. Немецкая форма лишь частично решит нашу проблему.
– Пока мы идем вперед, думай о том, что видишь. – Виллем украдкой бросает взгляд налево, затем направо. – В каком месте будет больше шансов, что никто не увидит, как ты удрала?
– Когда они будут проходить мимо Остерпарка, – предлагаю я. Это большой муниципальный парк, и с наступлением темноты в нем легко затеряться.
Виллем обдумывает мои слова.
– Но у нас нет никаких контактов возле этого парка. Никто из группы там не живет. Куда ты пойдешь дальше?
Он прав. Кроме того, по пути к Остерпарк нужно пересечь два канала. Это плохо: мосты слишком легко перекрыть.
– Это нужно сделать до канала Плантаге Муидграхт, – размышляю я вслух. – Оттуда недалеко до фру де Врис. Мы постараемся как можно скорее забрать Мириам и коляску после их выхода из Шоубурга.
– Думаю, ты права. Если дойдем до моста, у нас не будет шансов.
Сосредоточься на деталях бегства, говорю я себе. На близком спасении Мириам. На одной этой жизни. Нужно сосредоточиться на Мириам, чтобы не думать об учителе, которого я не спасу, или о господине Бирмане, которого я тоже не спасу, или об одноклассниках Мириам. Не думать обо всех этих людях, которые сейчас идут совсем рядом с нами. Я не смогу помочь ни одному из них.
– Как насчет этого места? – Виллем останавливается, указывая на здание. Он делает вид, будто ему просто хочется блеснуть познаниями в архитектуре.
Мы добираемся до перекрестка, от которого расходятся три улицы. Если мы с Мириам сбежим здесь, то через пять секунд уже скроемся из виду. А двое солдат (предположим, их будет двое) не смогут проследить, в каком направлении мы побежали.
Рассматривая здания, которые тянутся по обе стороны улицы, я замечаю мясную лавку. Над входом большой навес. Он оранжевый, цвета нашей монархии в изгнании. Почему-то это кажется мне добрым знаком.
– Вон та мясная лавка, – киваю я в ту сторону. – Под навесом.
Лавка стоит от улицы дальше, чем соседние магазины, так что там можно укрыться. Под навесом – большая пластмассовая корова в натуральную величину. За ней вполне могут спрятаться один-два человека.
Виллем громко вздыхает и присаживается на корточки. Он изображает шутливую досаду на несносную велосипедную цепь. Но на самом деле ему требуется время, чтобы осмотреть мясную лавку.
– Хорошо, – одобряет он. – Если не знаешь, что за коровой кто-то спрятался, ни за что не заметишь.
Он действительно считает, что это хорошая идея? А я-то сама так считаю? Или мне просто хочется, чтобы это сработало? Не понимаю. Этот перекресток, который выбрали мы с Виллемом, этот навес, эта пластмассовая корова… Отсюда больше километра до станции Муидерпорт
[17]. Это большое расстояние. Но достаточно ли его, чтобы спасти одну жизнь?
Теперь колонна опережает нас. Ряды угрюмых людей, которых гонят неизвестно куда. Мы стоим, глядя им вслед и ощущая свое бессилие. Мы с Виллемом одни.
– У тебя получится? – спрашивает он. – Я имею в виду военную форму.
– Я не подведу.
– Если понадобится, чтобы я связал тебя с кем-нибудь… Правда, я не уверен, что знаю нужных людей, но я мог бы…
– Все в порядке, Виллем.
Кивнув, он не сразу решается задать следующий вопрос.
– Ханнеке, я надеюсь, ты не поймешь это превратно, – начинает он. – Просто дело в том, что мы бы планировали операцию с немецкой формой заранее, за несколько недель. Ты мне нравишься. Я думаю, ты сильный человек. Но Олли… Он мой лучший друг. И я не могу допустить, чтобы с ним что-нибудь случилось. С любым из нашей группы. Я хочу, чтобы ты сказала, что мы можем на тебя положиться.
Вот уже два года у меня ни разу не возникало желания, чтобы кто-нибудь на меня положился. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь зависел от моей воли. Но теперь я видела колонну, видела центр депортации, видела детский почерк испуганной девочки, видела храбрых людей, вынужденных прятаться. Поэтому я отвечаю Виллему:
– Вы можете на меня положиться. Я сделаю все, что в моих силах.
У меня комок в горле, и я отвожу взгляд. А когда снова смотрю на Виллема, то замечаю, что он сильно обеспокоен.
– Надеюсь, у тебя все в порядке, Ханнеке. Если хочешь о чем-нибудь поговорить, я ничего не расскажу остальным, – предлагает он.
Виллем так искренне это произносит, что я закусываю губу до крови. Все случившееся за последние сутки давит на меня.
– Нет, ничего такого. У меня все прекрасно. Просто я… я плохо сплю, – признаюсь я в конце концов. – Я плохо сплю с тех пор, как умер Бас.
Это неполное объяснение, но я впервые затрагиваю эту тему при ком-то.
Виллем берет меня за руку.
– Баса этим не вернешь, Ханнеке. Да ты и сама знаешь. И вот что я тебе скажу: ты можешь спасти Мириам – и по-прежнему не спать по ночам.
Глава 24
У звонка другой звук. Раньше это было слабое дребезжание, а теперь он звучит чисто, как колокольчик. Сначала я подумала, что забыла этот звук. Но как же я могла забыть, если слышала его сто раз, двести, пятьсот?
Наверное, Элсбет купила новый звонок, когда родители переехали к бабушке. Они с Рольфом остались в квартире, в которой она выросла. Странно думать о ней как о жене, занимающейся хозяйством в доме. Интересно, содрала ли она обои в гостиной? Она всегда считала их уродливыми, а теперь у нее есть на это деньги.
