– Виллем? Что ты здесь делаешь?
– Прости, – произносит он громким шепотом, стараясь не потревожить соседей. – Олли дал твой адрес, но не сказал номер квартиры. Я не знал, в какой звонок звонить.
– Я сейчас спущусь.
Как только я закрываю окно, мама встает с табурета.
– Кто это?
– Друг. Он не знал номер нашей квартиры. – Я начинаю надевать пальто. – Я сказала ему, что сейчас спущусь.
– Нет, не спустишься. Я не знаю этого мальчика.
– Это Виллем. Он снимает комнату вместе с Олли. – Миска с начищенной свеклой так и стоит на полу. – Поставить свеклу на плиту?
– Нет. – Мама захлопывает крышку рояля, и дерево издает ужасающий скрип. – Я запрещаю. Тебя не было дома всю прошлую ночь.
– На этот раз я не собираюсь отсутствовать столько времени, – терпеливо объясняю я. – Я просто хочу немного побеседовать с Виллемом.
Мамин подбородок дрожит, взгляд безумный.
– Я запрещаю тебе покидать этот дом. Ты все еще мой ребенок, Ханни.
– О, я уже не ребенок! – Обычно я выкрикиваю такое в гневе. Но сейчас мне грустно, и я очень устала. – Я приношу в дом деньги. Я покупаю продукты и выполняю все поручения. Мама, это я забочусь о тебе.
Лицо мамы сморщивается. Перемирие, заключенное во время завтрака и игры на рояле, больше не действительно.
– Моя дочь никогда бы не стала спорить со мной в таком тоне.
Она говорила это много раз, но сейчас я чувствую себя уязвленной. Мне надоели сравнения с той девушкой, какой я была до войны. Надоело перечисление моих прежних добродетелей.
– Этой дочери больше нет, – заявляю я. – Она исчезла и никогда не вернется.
Глава 23
– С тобой все в порядке?
Я выхожу на улицу, и Виллем берет меня под руку. Интересно, слышал ли он нашу ссору через открытое окно? А может быть, он просто читает по моему лицу.
– У меня все прекрасно.
– Значит, именно так ты выглядишь, когда у тебя все прекрасно? – весело поддразнивает он.
– Нет, именно так я выгляжу, когда не хочу говорить на эту тему.
Если бы я сказала это Басу, он бы изобразил, как котенок выпускает когти. А потом шипел бы и когтил воздух, пока я не засмеялась бы. А если бы я сказала это Олли, он бы ответил что-нибудь саркастическое. Око за око. Но Виллем лишь кивает с озабоченным видом.
– Прости. Мне не хочется вспоминать, какое потрясенное лицо было у мамы, когда я выходила из квартиры. – Тебя прислал Олли?
Виллем объясняет, что Олли собирался прийти ко мне сам. Но он попросил дать ему поспать двадцать минут.
– Вместо этого я дал ему поспать несколько часов, – говорит Виллем. – Он будет в ярости, когда проснется. Но он так устал, что не мог связать и двух слов. Если бы я позволил ему ехать на велосипеде к тебе, то нам бы пришлось выуживать его из канала. Он слишком много работает. Итак, вот почему к тебе поехал я. И если ты поможешь, мы справимся вдвоем.
– Справимся с чем?
– Санне и Лео сейчас относят еду детям в тайное убежище. Когда Олли проснется, то отправится к Юдит. Ему нужно расспросить о солдатах, которые обычно сопровождают колонну при отправке. Ты вызвалась достать немецкую форму. Я надеюсь, что ты также поможешь мне выполнить мое задание.
– И какое у тебя задание?
– Я должен разработать маршрут бегства.
Я знаю Виллема не так хорошо, как Олли, но его доброта действует успокаивающе. Кажется, будто знаешь его сто лет. Он склоняет ко мне голову, словно у нас интимный разговор. Но на самом деле он рассказывает о Шоубурге.
Кое-что из этого мне уже известно. Театр всего лишь перевалочный пункт: евреев держат там несколько дней или недель. Следующее место назначения после Шоубурга – пересыльный лагерь в Нидерландах. В нем пленники остаются недолго, объясняет Виллем. Затем их вывозят из страны в другие лагеря с иностранными названиями. Именно там здоровые молодые мужчины умирают от таинственных болезней.
Но сначала евреев сажают в поезда на станции, которая находится на окраине города. Иногда солдаты везут туда арестантов на трамваях или грузовиках, но чаще заставляют идти пешком.
Это недалеко, всего два километра. Улицы не перекрывают, и не делается особых приготовлений к отправке. Иногда это происходит ночью, когда город притворяется, будто спит за шторами. Но порой они делают это средь бела дня.
Вот тут-то у нас и появляется шанс. Где-то по пути из Холландше Шоубурга к станции нужно забрать камеру из коляски. Вероятно, в ней будет ребенок. А я должна отыскать Мириам, отвлечь стражу и сбежать в безопасное место. Все это надо проделать так, чтобы никто не заметил. Вот и все.
– А солдаты?
– Этим занимаются Олли и Юдит, – отвечает Виллем. – Это их задача на сегодня. А наше с тобой задание – просто топография. Мы это сможем. Все будет хорошо.
В его голосе звучит уверенность. Не то чтобы я считала, будто он прав, но хочется ему верить. Просто приятно, когда тебе говорят, что все будет хорошо.
Виллем смотрит на часы и ускоряет шаг.
– Нам нужно торопиться. – Он берет меня за руку и тянет вперед. – Обычно в Вестерборк отправляют в том порядке, в каком прибывают люди. Арестованные во время облавы, когда схватили Мириам, будут отправлены завтра ночью. И коляска уедет с ними. Хотелось бы потренироваться в побеге, наблюдая за аналогичной ночной отправкой. Но сегодня ее не будет, так что нам придется следить за колонной днем. Таким образом мы узнаем маршрут, которым она следуют.
– А что, если в маршруте не будет никаких слабых мест? – спрашиваю я.
– Есть, по крайней мере, одно.
– А именно?
– Вряд ли им придет в голову, что какой-нибудь сумасшедший станет выдавать себя за нациста и останавливать колонну. Они не ожидают ничего подобного.
Мы останавливаемся достаточно близко от Шоубурга. Нам виден вход в театр, и мы незаметно наблюдаем. Виллем наклоняется над велосипедом. Он снял цепь и сейчас притворяется, будто прилаживает ее обратно, на цепное колесо. Это дает нам повод болтаться поблизости. Пока он возится, я посматриваю на тяжелую дверь театра.
Сейчас почти четыре часа. Ровно в четыре дверь открывается. Я подталкиваю Виллема, и он с легкостью возвращает цепь на место. При этом вздыхает, словно извиняясь за неисправность своего велосипеда. Сначала появляются солдаты. Их двое – один помоложе, второй постарше. Последний напоминает мне старшего брата отца, который живет в Бельгии. Дядюшка всегда присылает мне деньги в день моего рождения.
Затем выходят арестанты с чемоданами. Они взъерошенные и усталые, как будто не спали несколько дней. Толпа большая, человек семьдесят. Солдаты гонят их по середине улицы. В Амстердаме чудесный зимний день, многолюдно. Есть тут и такие парочки, как мы с Виллемом. Все ведут себя так, словно в колонне, которую гонят, нет ничего необычного. Наше представление о том, что такое нормально, слишком сильно изменилось.
