– Она не делает ничего незаконного, – говорит Мина. – Закон не запрещает навестить друга.
– Я надеюсь, если ее остановят, это произойдет не на обратном пути, – замечает фру Кохен. Помада слегка стерлась с ее идеально накрашенных губ. – Непроявленная пленка вряд ли их заинтересует, но если…
– Замолчи, Ребекка, – перебивает ее господин Кохен. – Разве ты не видишь…
Он не успевает закончить фразу. В дверном замке поворачивается ключ, и мы застываем на месте. Входит фру де Врис. У нее раскраснелись щеки, но она целая и невредимая. За ней следует Олли.
– Я вернулась час назад, – объясняет фру де Врис. – Но на углу слонялись солдаты, и было небезопасно проходить мимо них. Поэтому я пряталась в переулке, как уличная попрошайка, пока они не ушли.
– А я еще раньше спрятался в переулке по другую сторону улицы, – почти шутя произносит Олли. Мина подбегает, чтобы обнять его. – Я видел фру де Врис в тени, но не рискнул окликнуть. Это был настоящий абсурд! Как будто мы актеры, разыгрывающие на сцене фарс. Я думал, солдаты никогда не уйдут.
– Ты отвел Юдит в убежище? С ней все в порядке? – спрашивает Мина.
Олли кивает и начинает рассказывать подробности. На ферме, куда он ее отвез, полно народу. Там уже прячутся шесть человек, они спят в амбаре. Но там безопасно, так как этот район патрулируют всего несколько солдат.
Фру де Врис снимает шляпу и приглаживает рукой волосы.
– Дети в постели?
– Они спят, – отвечает фру Кохен.
Фру де Врис достает из кармана пальто маленький конверт. Как же в нем поместились фотографии с целой пленки?
– Это слайды, – поясняет она. – Насколько я понимаю, из этой пленки получаются слайды? – Она вопросительно смотрит на Мину, и та кивает. – У меня нет проектора. Коллега мужа сказал, что одолжит свой. Но не могла же я тащить его по улицам вечером! Можно пока что взглянуть на слайды и попытаться найти вашу подругу.
Она не ждет благодарности и говорит, что ей необходима горячая ванна. Кохены тоже откланиваются. Сейчас так поздно, что небо уже становится светлее. Оба старика шатаются от усталости. После того как все уходят, Мина, Олли и я собираемся вокруг письменного стола в пустом кабинете господина де Вриса и вынимаем слайды из конверта. Они полупрозрачные, шириной всего в дюйм. Квадратики такие маленькие, а людей так много, что почти невозможно разобрать кого-нибудь в толпе.
– Если мы поднесем их к лампочке, то сможем разглядеть получше, – предлагает Мина. Прежде чем включить лампу на столе господина де Вриса, она проверяет, хорошо ли задернуты шторы. Она осторожно, кончиками пальцев, берет слайды один за другим.
– Они цветные! – восклицает Олли.
Мина с гордостью кивает.
– Я уже говорила Ханнеке. Родители купили пленку на черном рынке. Даже представить себе не могу, сколько она стоит.
Я тоже. Меня никогда не просили достать цветную фотопленку, но она должна стоить бешеных денег.
– Они идут в правильном порядке? – спрашиваю я.
– Да. По крайней мере, я снимала их так.
Мы втроем склоняемся над слайдами. Вопреки моим ожиданиям, фотографии начинаются не с той облавы, в которую попала Мириам. На первом слайде – летний день в общественном парке, трава, цветы. На переднем плане мужчины с желтыми звездами на пиджаках. Они подняли руки вверх, на их лицах написан ужас. Это заметно даже при таком мелком изображении.
– В тот раз я использовала новую камеру, – шепчет Мина. – И это первая облава, которую я видела. Я просто проходила мимо по улице. Позже кто-то сказал, что этих мужчин казнили.
– Все фотографии, которые ты снимаешь, такие? – спрашиваю я.
– Я экономлю цветную пленку, потому что она очень дорогая, – отвечает Мина. – Но на черно-белых фотографиях показано то же самое.
Хотя я знала, что фотографии будут цветными, я не ожидала такого потрясающего эффекта. Они показывают те стороны войны, о которых мы никогда не говорим. Голодный ребенок. Два солдата, издевающиеся над испуганным евреем. Подвал, полный onderduikers, которые улабаются перед камерой, чтобы показать, что у них все в порядке. Цвет делает все таким ярким, таким реальным. Когда смотришь на черно-белые снимки, то кажется, будто это что-то историческое. Но то, что изображено на этих слайдах, – не история. Все это происходит прямо сейчас. Теперь до меня доходит смысл работы Мины. Каждая фотография – ее собственное маленькое восстание.
В конце концов мы доходим до вчерашних фотографий. В них целая повесть в миниатюре. На первом слайде только что прибыл трамвай. Это обычный трамвай, который теперь используется для транспортировки арестантов. В нем полно людей с желтыми звездами на одежде. В руках у них чемоданы или хозяйственные сумки. Женщина в розовой шляпке держит под руку мужчину в фетровой шляпе желтовато-коричневого цвета. Две ссутулившиеся дамы в сиреневом – возможно, они сестры. Цвета красивые, и от них режет в глазах.
На втором кадре люди из трамвая стоят у заднего входа в театр. Солдат вытянул руку – очевидно, он строит их в ряды. На переднем плане я вижу мальчика-подростка в пальто шоколадного цвета. Он показывает солдату язык. Это его тайное восстание.
Мы рассматриваем кадры, и на каждый уходит несколько минут. Повесть продолжает разворачиваться. Неорганизованная толпа превратилась в аккуратные ряды. Супружеские пары держатся за руки.
Персиковый и красный. Зеленый и черный.
Только дойдя до четвертого кадра с конца, я вижу то, что искала. На нем запечатлена все та же сцена: испуганные люди с чемоданами. Арестованные уже заходят в театр, по трое-четверо в ряд.
На этой фотографии, в нижнем углу – Мириам.
Глава 21
Когда-то у нас в доме завелась мышь. Она шуршала под полом, только когда я была в комнате одна. Папа и мама никогда ее не слышали. Когда я заговаривала о ней, они переглядывались и произносили: «Ах да, твоя мышь». Мне было тогда лет девять. В конце концов даже я начала думать, что никакой мыши нет. Просто это мой товарищ по играм, которого я выдумала. Но однажды пришла Элсбет, и мышь появилась возле ее стула. Элсбет громко завопила. В эту минуту мышь стала реальной, по-настоящему реальной. Ведь ее увидел кто-то еще, кроме меня.
– Это она. – Я указываю на слайд.
– Что? – спрашивает Мина. – Где?
– В углу. Справа.
Она смотрит из-за моего плеча.
– Ты уверена? Все так мелко и неясно.
У самого края снимка – девушка с кудрявыми волосами, в пальто небесного цвета. Лицо вышло нечетко. Правда, я в любом случае знаю ее лишь по описаниям. А вот ярко-голубое пальто вышло отлично, и если прищуриться, можно разглядеть два ряда серебряных пуговиц. Вот она, эта девушка, сбежавшая из безопасного убежища. Девушка, которая немного избалована. Девушка, которая любила мальчика. Девушка, у которой имелась лучшая подруга. Девушка, которая была отличницей, чтобы угодить родителям. Может быть, ее лицо получилось нечетко, потому что она делает именно то, что сделала бы я: ищет возможность удрать.
