Раньше я видела только окна кухни семейства де Врис: дальше меня не приглашали. И я никогда не задумывалась, какой вид открывается из окон задней части квартиры. Теперь я знаю, почему Олли дал мне этот адрес.
– Мина, ты… – У меня пересыхает во рту. Я сглатываю слюну и начинаю снова: – Ты видела группу, которая прибыла вчера после облавы?
Мина кивает.
– Это было как раз после того, как я сюда пришла. Там так кричали! Я стояла за портьерой и видела все. И чувствовала себя такой виноватой, что я в безопасности.
– Ты видела Мириам? Видела, как ее ввели в театр вместе с остальными людьми?
– Мириам была в той группе?
– Я не знаю. Там оказался кто-то с ее фамилией. Значит, ты ее не видела? Ты уверена?
– Прости! Мне так жаль! – Ее глаза наполнились слезами. – Я не знала, что нужно высматривать в этой группе…
Еще одна дверь захлопнулась. Еще одна надежда растаяла.
– Я делала снимки.
– Ты делала снимки?
– Я взяла с собой мало одежды, чтобы камера поместилась в чемодан. Мне хотелось продолжать что-то делать. Даже если я здесь застряла, можно фотографировать все, что там происходит.
– Я могу их увидеть? Твои фотографии?
Ее лицо вытягивается.
– Они еще не проявлены. Я же сняла их всего день назад.
– Тогда давай найдем кого-нибудь, кто проявит. Уверена, мы отыщем человека, которому можно доверять.
Я мысленно прокручиваю список своих клиентов с черного рынка. Может быть, среди них есть художники, у которых имеется темная комната для проявки? Был один владелец художественной галереи… Но когда я пришла к нему домой, то увидела на кофейном столике брошюры с лицом Адольфа Гитлера на обложке.
Мина качает головой.
– Не получится. Они на особой цветной пленке. Я попросила подарить мне ее на день рождения. Большинство фотографов никогда не имели с ней дела. Она немецко-американская.
– Но, может быть, учитель в художественной школе или кто-то, работающий в газете…
– Нет, обычные фотографы могут испортить пленку.
– Да… – произношу я в замешательстве. Я могу достать почти все – но только не фотографа, способного проявить пленку, о которой я никогда не слыхала.
– Дайте мне камеру, – приказывает фру де Врис. Я даже забыла, что она все еще в комнате. Она стоит в углу со скрещенными на груди руками. – Дайте мне, – повторяет она с ноткой раздражения в голосе. – Я отнесу ее к одному из деловых контактов моего мужа.
– Деловых контактов? – тупо повторяю я.
– Он издает журнал, – напоминает фру де Врис. – Журнал мод, в котором полно фотографий.
– Но Мина же сказала, что это особая пленка.
– А у него особые контакты. – Она поднимает бровь. – Он знает самых разных людей, которые имеют дело с современными технологиями. У них есть частные темные комнаты. Я ничего не обещаю, но попытаюсь. Дайте камеру.
Мина вопросительно смотрит на меня, и я киваю. Тогда она вручает камеру фру де Врис.
– Пожалуйста, будьте осторожны, – просит Мина. – Она такая дорогая, а эти фотографии опасны.
Фру де Врис удивленно смотрит на нее. Уж ей ли не знать об опасности! Ведь она прячет трех евреев в собственном доме.
– Вы можете пойти прямо сейчас? – спрашиваю я. – Олли сказал, что следующую партию пленников отправят через два дня. Мне нужно как можно скорее узнать, находится ли в театре девушка, которую я ищу. Пожалуйста! Вы можете пойти сейчас?
Возможно, фру де Врис мне подчиняется, так как я знаю ее секрет. А может быть, ей просто хочется поскорее с этим покончить, чтобы я убралась из ее квартиры. В любом случае она поспешно выходит из комнаты, стуча каблуками по паркету. Когда я выхожу в прихожую, она уже прикалывает булавкой к волосам темно-синюю шляпу.
– Я скоро вернусь, – говорит она. А потом – поскольку она все-таки фру де Врис – добавляет: – Пожалуйста, постарайтесь трогать поменьше вещей в мое отсутствие.
Надев пальто, она выходит из квартиры. Теперь мы с Миной вдвоем. И нам остается только ждать.
Глава 20
Мина и я удобно расположились в детских креслах в комнате для игр. Господин Кохен развлекает детей. Он опустился на колени и позволяет им возить крошечные автомобили по его рукам и ногам. Фру Кохен моет посуду на кухне и готовит нам эрзац-чай.
– Вы будете второй горой, – сообщает один из близнецов, катая автомобиль по моей туфле. – Тогда у нас обоих появится собственная гора.
Господин Кохен улыбается.
– А может быть, лучше я расскажу вам историю? В ней много автомобилей, быстрых лошадей и высоких гор. – Он так терпелив с ними! Может быть, у него есть внуки?
– Ханнеке, я волнуюсь из-за одной вещи, – говорит Мина, придвигая ко мне кресло.
– Что такое?
Бросив взгляд на господина Кохена и близнецов, она понижает голос.
– Это та вещь, которую я показала тебе, когда мы гуляли. Она все еще там. – Мина видит, что я не понимаю, и, подняв руки к лицу, делает характерный жест. Другая камера. Она осталась в коляске. У Мины не было времени забрать ее. – Ты думаешь, все в порядке?
Даже если бы я так не думала, что можно сделать? И какой смысл заставлять ее дергаться еще больше?
– Я уверена, если одна из твоих коллег найдет ее, то сохранит для тебя, – заверяю я. Во всяком случае, нацистская охрана как будто оставила ясли в покое.
Спустя какое-то время дети заявляют, что они голодны. Мина находит в кладовой картофель и пастернак и варит их вместе с листьями капусты. Мы молча едим. Дети начинают зевать, и господин Кохен идет укладывать их спать.
– Ханнеке, вы пропустите комендантский час, – предостерегает фру Кохен. – Вам нужно идти.
Но уже слишком поздно. Кроме того, мне хочется остаться, чтобы поскорее услышать новости. Правильно ли я поступила, надавив на фру де Врис? Фру Кохен берет несколько носков из тех, что фру де Врис отложила, и принимается спокойно их штопать. Господин Кохен читает книгу. Вечер тянется бесконечно долго. Небо делается из фиолетового черным.
Мои родители начали волноваться час назад. Мама не находит себе места, а папа отпускает шуточки, чтобы скрыть беспокойство. Потом волнение уступит место гневу. Мама будет сердиться от того, что я такая эгоистка и не слежу за временем, папа – потому что я разволновала маму. А еще он будет злиться на себя за то, что не может выйти и отыскать меня. Я не знаю, какие эмоции сменят гнев, поскольку никогда не испытывала терпение родителей до такой степени. Но сегодня вечером придется.
Вдали бьют часы на церкви. Мы все обмениваемся тревожными взглядами. Меня уже гложет чувство вины. Почему мы не спросили адрес фотографа, к которому отправилась фру де Врис? Или хотя бы его имя? Зачем я настояла, чтобы она пошла сегодня? Вполне можно было пойти утром. Хотя мне не нравится фру де Врис, я не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось.
