– Мина в безопасности. Она тоже получила извещение, которое ждало дома. Я проводила ее в тайное убежище, прежде чем прийти сюда. Олли заранее все подготовил. Ее родители и братья отправятся в свои убежища завтра. Это было спланировано много недель назад. Просто так, на всякий случай.
– Простите, – говорю я. Я как бы прошу прощения за многое, но Юдит и не смотрит на меня.
Очень скоро будет комендантский час. Нам нужно расходиться. Санне и Лео подходят к Юдит, обнимают ее и что-то шепчут на ухо. Затем Олли берет чемодан и подходит к двери.
– Ты готова? – тихо спрашивает он.
– Готова, – отвечает Юдит.
И Олли уводит ее в ночь.
Глава 16
Когда я просыпаюсь на следующее утро, у меня болит челюсть. Кажется, будто я всю ночь крепко сжимала зубы. Я знаю, что мне снились Юдит и Мириам Родвелдт. «Почему ты не стала настоящим другом?» – спрашивала меня Юдит. Но когда я пыталась ответить, это была уже Элсбет. «Почему ты меня не нашла?» – спрашивала Мириам. Но когда я сказала, что ищу ее, то это был Бас. Я снова и снова просыпалась. И у меня все перепуталось: где я, что со мной и кто жив, а кто умер.
Когда я выхожу из спальни в ночной сорочке, то слышу удары. Значит, мама затеяла генеральную уборку. Это бывает несколько раз в год. Сегодня утром мама стоит на балконе, выбивая ковер. Папа сидит за столом, с тряпкой в руке, и чистит наше серебро. Оно аккуратно разложено перед ним на столе.
– Она отказывается меня кормить, пока я не закончу, – шепчет он. – Меня, инвалида! Мне нужно уйти в подполье.
С бесстрастным лицом я беру тряпку и сажусь рядом с папой. Подполье. Юдит. Папа с улыбкой смотрит на меня. В воздухе чувствуется острый запах серебра. А Юдит и Мину загнали в амстердамское подполье. Они исчезли.
Папа ждет моего ответа, но сейчас мне нелегко даются обычные шуточки.
– Жестокая женщина, – наконец выдавливаю я, начищая один из подсвечников. – Как она может так плохо с тобой обращаться!
Сейчас девять часов утра. Обычно мне дают подольше поспать в субботу. Остается еще более трех часов до встречи с доктором Циммером. И бог его знает, когда я узнаю, добралась ли Юдит до убежища. Утро будет долгим и ужасным.
Я успеваю закончить с двумя подсвечниками, когда мама втаскивает ковер с балкона. Увидев меня, она говорит:
– Хорошо, Ханни, что ты уже проснулась. У меня для тебя есть работа.
Я застываю с тряпкой в руке.
– Мне не нужно чистить серебро?
– Разбери шкаф, – просит мама. – Так много бумаг, и, наверное, тебе нужны не все. Разбери их, а ненужные пойдут на растопку.
С каким-то странным облегчением я принимаюсь разбирать бумаги. Это знакомое, будничное занятие. Оно требует сосредоточенности и отвлекает от того, что произошло вчера вечером. Через несколько минут мама стучит в дверь: она принесла хлеб с вареньем.
– Вот видишь? Не такая уж я жестокая женщина. – Она притворяется суровой, но глаза у нее добрые.
Мама опускается на колени рядом со мной и берет поздравительную открытку, которую я только что отложила в сторону. Мне подарили ее на шестнадцатый день рождения.
– Ты помнишь этот день рождения? Мы все пошли кататься на коньках. На Элсбет была короткая юбочка, помнишь? А Бас вызвал меня на состязание. Потому что считал, что это будет смешно: он против твоей сорокалетней мамы…
– Но ты победила его. А он заявил, что ты поставила ему подножку, когда никто не видел.
Она перечитывает открытку. Становится тихо, и только шуршат бумаги, которые я раскладываю стопками.
– Наверное, ты иногда думаешь, что я стала жестокой, – тихо произносит мама. – Вероятно, тебе надоело, что я все время волнуюсь.
– Ты о чем?
– Ты знаешь о чем. Я свожу тебя с ума своими волнениями. Тебе так докучают мои вопросы, что ты смотришь на отца в поисках поддержки.
Да, мама бывает несносной, и я иногда говорю ей об этом. Но только не сейчас, когда у нее такое потерянное лицо. Она так беззащитна и уязвима!
– Просто я видела ужасное, Ханнеке, – продолжает мама. – Я знаю, что может случиться во время войны. И я пытаюсь защитить тебя. Я не хочу, чтобы ты испытала столько горестей, как я. Для меня нет в мире ничего дороже тебя. Ты понимаешь?
Я киваю, взволнованная и растроганная. Но прежде чем я успеваю найти ответ, мама кладет поздравительную открытку и поднимается на ноги. Стряхнув пыль с юбки, она небрежно целует меня в макушку.
– Хватит прохлаждаться. За работу! – Через несколько минут с балкона снова доносятся удары.
Мама права: в шкафу действительно ужасный беспорядок. Некоторые бумаги копились годами. Мы с папой барахольщики – он из-за своей сентиментальности, а я просто не люблю выбрасывать то, что может пригодиться. В эти дни мы находим применение многим старым вещам. Часть моих бумаг пойдет на растопку. Остальные мама использует для мытья окон или сделает из них стельки.
– Мама, где твои портновские ножницы? – кричу я, вспомнив, как на днях промочила ноги в дождь. – Я хочу сделать стельки.
Вооружившись ножницами, я кладу туфли на лист бумаги. Но прежде чем обвести их, я замечаю, что это газета с маминого дня рождения. Папа не разрешил бы мне ее использовать. Он хранит все газеты с наших дней рождения. Под этой газетой я обнаруживаю номер Het Parool. Я припоминаю, что мне дал его клиент. Это было несколько недель назад, и следовало давно уничтожить этот номер. Вот эту газету я и использую для стелек. Мне нравится идея этого маленького восстания: буду носить в туфлях кусок газеты Сопротивления.
Мамины ножницы недавно наточены, и они превосходно режут газетную бумагу. Я уже наполовину вырезала вторую стельку. Но тут я вижу такое, что выпускаю из рук ножницы, и они с шумом падают на землю.
Я глазам своим не верю.
Это игра моего воображения? Но нет: вот оно, случайно обведенное место. Я перечитываю текст, и слова плывут у меня перед глазами.
– Ханни, что за шум?
Я слышу мамин голос как бы из-под воды: он приглушен и доносится издалека.
– Что? – спрашиваю я наконец, не в силах оторвать взгляд от бумаги.
– Мой паркет! – восклицает мама, входя в комнату. Я тупо смотрю вниз. Ножницы торчат из пола, и в мамином кленовом паркете появилась выбоина. – О, Ханни! Я принесу мастику, и посмотрим, что можно сделать…
– Мне нужно уйти. – Я поднимаюсь на ноги и роюсь в шкафу. Затем снимаю ночную сорочку, хотя обычно не люблю ни при ком переодеваться.
– Уйти? Куда?
Блузка совершенно не подходит по цвету к юбке. Я схватила первое попавшееся под руку.
– Ты пойдешь в этом? – Мама хмурит брови. – И вообще, зачем ты одеваешься?
