– Кофе, Ханнеке? – Фру Янссен направляется на кухню, и я следую за ней. Я собираюсь отказаться от приглашения, но она уже поставила две чашки. И выставила хороший фарфор, синий с белым, с знаменитым узором города Делфта. Тяжелый стол сделан из древесины клена.
– Так как насчет сосисок…
– После, – перебивает она. – Сначала мы выпьем кофе со stroopwafel
[4], а потом побеседуем.
На столе жестяная коробка для кофе, покрытая пылью, от которой пахнет землей. Настоящие кофейные бобы. Интересно, как давно она их хранит? Да еще stroopwafel! Люди не делают вафли из муки по карточкам – из нее пекут только хлеб. И опять-таки ими не кормят девушек с черного рынка. Но фру Янссен наливает мне кофе в фарфоровую чашку и кладет сверху stroopwafel. От пара вафли стали мягче, и сахарный сироп между ними просочился через края.
– Садитесь, Ханнеке.
– Я не голодна, – говорю я, хотя урчание в животе выдает меня.
На самом деле я проголодалась, но здесь что-то не так: и эти вафли, и настойчивое желание фру Янссен усадить меня за стол, и необычность всей ситуации. Уж не вызвала ли она Зеленую полицию, пообещав выдать торговку с черного рынка? Мало ли на что способна женщина в таком отчаянном положении, что пришлось продать opklapbed мужа.
– Всего на минутку!
– Простите, но сегодня у меня миллион других дел.
Она смотрит на красиво накрытый стол.
– Мой младший, Ян. Это его любимые вафли. Я обычно готовила их к возвращению сына из школы. Вы были его другом? – Она с надеждой смотрит на меня и улыбается.
Я вздыхаю. Нет, фру Янссен не опасна – просто одинока. Она скучает по сыну, и ей хочется угостить его друга вафлями, которыми он любил полакомиться после школы. Это против моих правил, и мне становится не по себе от ее умоляющего тона. Но на улице холодно, и кофе настоящий. Хотя я сослалась на миллион дел, на самом деле родители ждут меня к ланчу только через час. Поэтому я кладу пакет с сосисками на стол и приглаживаю волосы. Заодно я пытаюсь вспомнить правила поведения во время светского визита. Когда-то я их знала. Иногда мы с Басом вместе занимались, и его мать угощала меня горячим шоколадом на кухне. А затем под разными предлогами к нам заглядывала, чтобы убедиться, что мы не целуемся.
– Я давно не ела stroopwafel, – говорю я, пытаясь поддерживать светскую беседу. – Моими любимыми были banketstaaf.
– С миндальной пастой?
– М-м-м.
Кофе фру Янссен крепкий и очень горячий. Он обжигает горло. Когда я ставлю чашку на блюдце, она наполовину пуста. Фру Янссен сразу же снова наполняет ее доверху.
– Хороший кофе, – замечаю я.
– Мне нужна ваша помощь.
Ах, вот оно что.
Теперь понятно, почему меня угощают кофе. Это взятка – а взамен она хочет услугу. Увы, она не понимает, что меня бесполезно умасливать. Я работаю за деньги, а не из любезности.
– Что вам нужно? Еще мяса? Керосин?
– Мне нужно, чтобы вы помогли найти одного человека.
Моя чашка застывает на полпути. Какую-то долю секунды я не могу сообразить, взяла ли я ее или собиралась поставить на место.
– Мне нужно, чтобы вы помогли найти одного человека, – повторяет она, так как я не отвечаю.
– Я не понимаю.
– Для меня это особый человек. – Она смотрит через мое плечо, и я следую за ее взглядом. Он устремлен на портрет семьи, который висит рядом с дверью кладовой.
– Фру Янссен. – Как бы повежливее ответить? Ваш муж умер – вот что я должна бы сказать. Ваш сын умер. Остальные ваши сыновья не вернутся. Я не умею искать призраков. У меня нет таких продовольственных карточек, которые умели бы возвращать мертвого ребенка. – Фру Янссен, я не ищу людей. Я ищу вещи: еду, одежду.
– Мне нужно, чтобы вы нашли…
– Человека. Вы уже говорили. Но если вы хотите найти какого-то человека, следует обратиться в полицию. Вот кто вам нужен.
– Вы. – Она наклоняется через стол. – Мне нужны вы. Я не знаю, кого еще попросить.
Вдали бьют часы на Вестеркерк
[5]. Половина двенадцатого. Мне пора.
– Мне надо идти. – Я встаю из-за стола. – Моя мать уже приготовила ланч. Вы бы хотели сейчас заплатить за сосиски или господин Крёк добавит их к вашему счету?
Она тоже поднимается. Но вместо того чтобы проводить гостя до двери, она хватает меня за руку.
– Вы только взгляните, Ханнеке. Пожалуйста! Только взгляните, прежде чем уйти.
Поскольку даже я не настолько очерствела, чтобы вырвать свою руку у пожилой женщины, я послушно следую за ней к кладовой. Здесь я останавливаюсь, чтобы взглянуть на портрет ее сыновей на стене. Все трое сидят в ряд, и у них одинаковые большие уши и длинные шеи. Но фру Янссен не задерживается перед фотографией. Она распахивает дверь кладовой.
– Сюда. – Она жестом приглашает следовать за ней.
Спиритизм. Черт возьми, она еще безумнее, чем я предполагала. Значит, сейчас мы будем сидеть в темноте, среди пикулей в банках, и общаться с ее покойным сыном. Вероятно, здесь она хранит его одежду, переложенную нафталиновыми шариками.
Внутри все как в обычной кладовой. Это маленькая комната с полками на стене, на которых стоят банки со специями и консервами. Правда, их меньше, чем было бы до войны.
– Извините, фру Янссен, но я не знаю…
– Подождите.
Она протягивает руку к полке со специями и отстегивает маленький крючок, который я не заметила.
– Что вы делаете? – шепчу я.
– Минутку. – Она возится с задвижкой. И вдруг вся стенка с полками отъезжает, открывая темное пространство за кладовой. Оно длинное и узкое, но достаточно большое. Там так темно, что почти ничего не видно.
– Что это? – спрашиваю я шепотом.
– Хендрик построил это для меня, – отвечает она. – Еще когда дети были маленькие. Эта комната не очень-то годилась для кладовой: она слишком глубокая, а потолок скошен. Поэтому я попросила отгородить часть для кладовой, а из заднего помещения сделать чулан.
Мои глаза привыкают к темноте. Мы стоим в клетушке под лестницей. Потолок действительно скошен, и в задней части высота не более нескольких футов. В передней части, на уровне глаз, имеется полка. На ней свеча, сгоревшая наполовину, расческа и журнал о кино, название которого мне знакомо. Основная часть этой крошечной комнаты занята исчезнувшей opklapbed фру Янссен. Кровать разложена, словно в ожидании гостя. На ней стеганое одеяло с узором из звезд и одна подушка. Окон нет. Когда закрыта потайная дверь, лишь из-под двери пробивается узкая полоска света.
