– Я пришла сюда не для этого, – отсекаю я.
– Понятно.
Она смотрит на меня в упор, и мне с трудом удается не ответить ей вызывающим взглядом. Я возвращаюсь к школьным работам Мириам, но в этот момент Олли кладет мне руку на плечо. Я с облегчением поднимаю на него глаза.
– Скоро комендантский час. Я провожу тебя домой. Юдит, Виллем и Санне выйдут через несколько минут.
Юдит встает и надевает шарф.
– Благодарю вас за попытку мне помочь, – произношу я официальным тоном.
Она останавливается.
– Возможно, моя кузина лучше знает Мириам. Она не приходит на эти собрания, потому что еще ребенок. Но иногда кузина нам помогает. Она еще учится в школе. Возможно, я могла бы организовать вашу встречу.
– Пожалуйста! – взволнованно прошу я. – Мне прийти в школу завтра утром? – Я наверняка смогу получить поручение у господина Крёка, для выполнения которого понадобится побывать в этом районе.
– Приходите днем в Шоубург. Мы обе работаем там волонтерами. Ждите нас снаружи. Вы сможете увидеть, чем мы все занимаемся.
Мне вовсе не хочется видеть, чем они все занимаются. Юдит это знает, и именно поэтому предложила встретиться в Шоубурге. Она готова оказать мне помощь, но я должна за это заплатить.
Олли дотрагивается до моего плеча.
– Готова? – спрашивает он.
Я засовываю конверт за пояс, чтобы не пришлось нести по улице в руках.
– Будьте осторожны, – напутствует Олли друзьям.
– Удачи, – отвечает Виллем.
Глава 8
– Ты не имел права.
– Права на что? – Олли окидывает взглядом обе стороны улицы, затем закрывает за нами дверь.
– Ты в Сопротивлении. – Это не вопрос, а утверждение. На улице зверский холод, давно не было так холодно. От моего дыхания поднимается белый пар. Мы торопливо шагаем вдоль канала.
– Давай не будем говорить об этом сейчас.
– Ты в Сопротивлении. Но ты же просто пригласил меня в обеденный клуб.
Он останавливается.
– Раньше это действительно был обеденный клуб. Мы беседовали о книгах и политике. Я вступил в него вместе с Виллемом и Юдит. А потом Юдит пришлось уйти из школы из-за того, что она еврейка. И мы решили, что наша группа не может только обедать и сидеть сложа руки. Нужно было бороться с тем, что неправильно.
Олли снова идет вперед, а я следую за ним. Он такой самодовольный и так бесцеремонно втянул меня во все это.
– Я не могу тебе верить, Олли. – Все мои эмоции последних двух дней – страх, печаль, сомнения, горечь – выливаются на голову Олли. – Как ты мог сделать такое? Почему не сказал, куда приглашаешь меня?
– А если бы кто-нибудь остановил тебя на улице? – возражает он. – Я хотел, чтобы ты могла спокойно ответить, что идешь повидаться с друзьями. Я же не знал, умеешь ли ты лгать.
Я очень хорошо умею лгать – лучше, чем думает Олли. Он никогда не видел, как я кокетничаю с солдатами, в то время как к горлу подступает тошнота. Или как убеждаю родителей, что моя работа заключается исключительно в том, чтобы заказывать цветы и утешать скорбящие семьи. Как искусно я делаю вид, будто осталась невредимой после смерти Баса! Нет, это Олли не сумел бы солгать.
– Ты – и в Сопротивлении? – говорю я. – Но ты же всегда был таким законопослушным.
Он издает безрадостный смешок.
– А ты не думаешь, что именно законопослушные лучше всех борются с нацистами? Ведь борьба – это не только рискованные подвиги и взрывы. У нас много нудной бумажной работы.
– Олли, зачем ты меня туда привел? – повторяю я. – Я же не напрашивалась. Зачем было втягивать меня во все это? Ты просто мог организовать встречу с Юдит в кафе. И вообще, почему ты мне доверяешь? А если я расскажу полиции обо всем, что видела?
Он резко оборачивается, и его взгляд становится холодным.
– Ты собираешься это сделать? Пойдешь в полицию? По твоему мнению, мы поступаем неправильно?
– Ты знаешь, что я так не думаю.
Однако в этом мире можно либо поступать правильно, либо быть в безопасности. По сравнению с опасностью, которой подвергает себя Олли, моя работа – ничто. Торговля товарами с черного рынка или поиски Мириам не бесконечны, тогда как работа Олли бесконечна. Борьба – бездонная пропасть, которая поглотили бы меня целиком. Нацисты могут посадить в тюрьму торговца с черного рынка. Они могут посадить в тюрьму людей, которые прячут евреев, или отправить их в трудовые лагеря. Но участников Сопротивления, пойманных на краже продовольственных карточек и подрывающих нацистский режим, могут расстрелять. По крайней мере, тех, кому повезет. А невезучих сначала будут пытать. Зачем переворачивать вверх дном мой тщательно налаженный мир?
– Мне просто не хочется присоединяться, – говорю я. – Я девушка с арийского плаката – помнишь, Олли? Я не собираюсь участвовать в Сопротивлении. Я достаю сыр с черного рынка.
– Нам нужен сыр с черного рынка! Нам нужна еда для onderduikers в тайных убежищах. Нам нужны фальшивые удостоверения личности. Нам нужны хорошенькие девушки. Солдаты заглядятся на них и не заметят, как они действуют против…
– Юдит уже указала мне на мою вину. Она ясно дала понять, какие вы все альтруисты. А я нет.
Он внезапно хватает меня за плечи, и я чуть не теряю равновесие.
– Ханнеке, тебе когда-нибудь приходило в голову, что ты лучше, чем кажешься? – От нас обоих пахнет мокрой шерстью. Даже сквозь ткань пальто я чувствую, какие у него холодные пальцы. Я пытаюсь сбросить его руки, но он лишь крепче сжимает мои плечи. – Ты не думаешь, что именно поэтому я привел тебя?
– О чем ты, Олли?
– О том, почему привел тебя. Тебе не может нравиться то, что происходит в этой стране. И у тебя есть возможность помочь нам.
– Но это не означает, что я готова рисковать жизнью. На мне лежит забота о родителях. Если со мной что-нибудь случится, они умрут с голоду. Я и так уже ищу пропавшую девочку и таким образом оказываю сопротивление. Разве недостаточно спасти одну жизнь? Ты слишком многого от меня хочешь. Я не готова сделать больше, и с твоей стороны нечестно просить об этом.
Голос Олли теперь звучит мягче, и взгляд спокойных голубых глаз становится теплее.
– А я думаю, ты хочешь рискнуть своей жизнью. Ты очень давно осуждаешь происходящее вокруг. Тебе было всего четырнадцать, а ты уже рассуждала о том, какой гнусный Адольф Гитлер. Помнишь тот обед?
Я не могу отвести от него глаз. Тот разговор за обедом у Ван де Кампов имел место четыре года назад. Я все говорила и говорила о Гитлере, а фру Ван де Камп пыталась отвлечь меня. Она просила передать то горошек, то булочки. Наконец она не выдержала и сказала, что воспитанные люди не обсуждают политику за столом. Бас даже не обратил внимания, а вот Олли меня слушал. Кажется, он даже кивал. Но это было несколько лет назад. С тех пор прошла целая жизнь, и теперь Олли ничего обо мне не знает. Так что зря он произносит вдохновенные речи. Он не понимает, что Бас погиб из-за…
