– Отец! – встревоженно кричит Эва. – Иди сюда, скорее!
Он бежит через двор, скользя по мокрой траве. Когда Майлз врывается в мастерскую, Эва выглядит раскрасневшейся и испуганной. Он оглядывается по сторонам и не видит ничего необычного.
– В чем дело? – спрашивает он.
Эва. Его умная дочь, которой нравятся его изобретения и механические вещи. Она приходит в мастерскую и заводит игрушечных животных; она радуется, когда находит потайные отделения, спрятанные в некоторых из них, – например, у енота с крошечной дверцей на груди, которая распахивается, если дернуть его за ухо особым образом. Майлз иногда прячет в таких тайниках сласти и другие сокровища, зная о том, что Эва найдет их. Она помогала ему в мастерской с тех пор, как научилась ходить, подавала гаечные ключи и поддерживала огонь в кузнице. Эва всегда хочет слышать истории о том, что происходило раньше; она слушает внимательно и кивает головой, запоминая подробности. «Расскажи мне о том, как ты познакомился с мамой. Расскажи мне о том, что случилось с бабушкой и дедушкой».
– Они погибли, – отвечает Майлз. – Это был несчастный случай.
Это его единственная ложь для дочери; он просто не в силах сказать правду. Эве нравится фотография бабушки, которая стоит над верстаком Майлза.
– Как думаешь, я похожа на нее? – однажды спросила Эва.
– Может быть, немножко, – сказал он. – В основном ты похожа на маму, и это очень здорово, потому что она самая прекрасная женщина на свете.
Эва наморщила носик.
– Мама хорошенькая, но бабушка похожа на кинозвезду.
Теперь Эва указывает на аппарат в углу верстака, по-прежнему покрытый брезентом.
– Я слышала голос.
Две пряди рыжих волос выбиваются из-под ее желтого плаща. Дождь капает с лица. Зеленые глаза кажутся огромными. Она всегда была зачарована аппаратом, но в последнее время побаивалась его. А теперь она просто в ужасе.
– Что он делает, папа? – спросила она однажды, когда была помладше.
– Ну, Эдисон полагал, что это особенный телефон. Такой, который позволяет разговаривать с мертвыми.
– Это невозможно, – заявила она.
– Наверное, – ответил Майлз. – Но, если помнишь, люди когда-то считали чудом электрическую лампочку. И кино. И телеграф.
Он подходит к верстаку, снимает брезент, и Эва приглушенно вскрикивает.
Машина включена, трубки светятся. Она ровно гудит, в динамике потрескивают статические разряды. А потом возникает голос, – не случайный радиосигнал, какая-нибудь ведущая музыкальной программы, – нет, этот голос Майлз узнает сразу.
«Опасность, – говорит его мать. – Вы в опасности».
Майлз поворачивается и смотрит на Эву, которая тяжело дышит открытым ртом, вне себя от страха.
Потом Элизабет говорит снова, и ее голос звучит громче и настоятельнее: «Он здесь!»
Сигнал пропадает, и не остается ничего, кроме слабого гула.
– Кто здесь, папа? – спрашивает Эва странно безжизненным и тихим голосом.
– Не знаю, – говорит Майлз. Он возится с настройкой, потом хватает трубку и говорит туда: – Алло? Алло? Мама, ты еще там?
С трубкой в руке он глядит в окно над верстаком в сторону подъездной дорожки, где Эррол стоит перед автомобилем и смотрит на ветровое стекло. Там, под щеткой стеклоочистителя, застряло что-то похожее на кусок мусора, принесенного штормом; что-то яркое и разноцветное, красное и желтое, почти блестящее на фоне серого выцветшего пейзажа. Эррол берет предмет, и Майлз сразу же понимает, что это такое.
– Не может быть, – говорит он и опускает трубку. Тихое шипение статики волнами накатывает на него.
В окне Эррол поднимает резиновую маску цыпленка, вертит ее в руках, разглядывает.
Человек-Цыпленок мертв: Майлз знает это точно. Знает, потому что сам убил его.
– Что это такое, папа? – спрашивает Эва.
Майлз поворачивается к ней.
– Милая, ты должна бежать в дом и запереть все двери. Сделай это быстро, но тихо. Не потревожь маму. И не открывай дверь никому, кроме меня или Эррола!
– Но кто…
– Иди! – велит он. – Скорее!
Она бежит из мастерской к дому, мимо Эррола, который спешит в мастерскую с цыплячьей маской в руке. Когда он вламывается в дверь, то тяжело дышит и стряхивает капли дождя.
– Папа…
Майлз резко кивает.
– Я знаю.
– И река залила дорогу, – говорит Эррол. – Пока еще неглубоко, но уровень быстро поднимается. Правую обочину уже размыло.
Майлз берет в руки резиновую маску и смотрит в пустые глазницы.
– Это все я виноват, – говорит Эррол. Он плачет, его плечи трясутся, когда он пытается сдерживать рыдания.
– Нет, ты не виноват, – говорит Майлз.
Майлз смотрит через открытую дверь на дом, потом на реку. Он кладет маску на верстак, затем подходит к наковальне в углу и берет самый тяжелый железный молот.
– Эррол, я хочу, чтобы ты разрушил все, что есть в мастерской.
– Но ты не можешь…
– Разбей все на куски.
– Но твой аппарат!
– Я могу снова собрать его. Схемы находятся в надежном месте.
– Где? – спрашивает Эррол.
– Твоя сестра знает, где их найти.
Эррол таращится на него, испуганный и озадаченный. Несмотря на рост и крепкое телосложение, он больше похож на мальчика, чем на молодого мужчину.
– Уничтожь здесь все, и поскорее, – повторяет Майлз. – Потом подготовь лодку. Возьми в гараже весла и спасательные жилеты. Убедись, что в навесном моторе есть бензин. Мы встретим тебя у причала через пятнадцать минут. Если мы не придем, залезай в лодку и поезжай к Миллерам. Позвони от них в полицию.
– Но я…
– Делай, как я говорю, – командует Майлз, окидывая мастерскую последним взглядом. Он открывает дверь как раз в тот момент, когда раздается звук разбитого оконного стекла, сопровождаемый криком Лили.
С молотом в руке Майлз пускается бежать.
Потом
Некко
Мальчики из католической школы на другой стороне улицы приходят посмотреть на нее, распевая куплеты и шастая вокруг, словно игривые щенки в синих блейзерах и красных галстуках. Они верят в Иисуса и Отца Небесного. Они верят, что тело Христово обитает в безвкусных, бумажно-тонких облатках, а его кровь – в разбавленном вине, которое покупают галлонами. Вот и слава богу. Аллилуйя.
Некко любит вино. Иногда мальчики приносят ей немного вина. Они называют ее Дикой Розой Ирландии. Буревестницей. Сладкой, как «Кул-Эйд»
[6]. Иногда они приносят пиво. Теплое пиво в мятых банках, которое целый день носили в кармане. Когда она открывает банки, они брызжут, как гейзеры, заливая ее и мальчишек, отчего они хохочут.
