Они бежали мимо машин – и люди отшатывались от них в ужасе, из рук падали сумки с продуктами и промтоварами, один мужик начальственного вида – так и рухнул в свой обтекаемый, похожий на каплю жидкого металла Мерседес, едва не обделавшись от страха. Один из террористов – хотел выстрелить – но вовремя вспомнил что нельзя.
* * *
Мы ненавидим вас. Мы ненавидим вас за то, что вы есть. Мы ненавидим вас за то, что вы такие, какие есть. Мы ненавидим вас за то, что вы смеете сытно питаться в то время как мусульманские дети умирают с голода. Мы ненавидим вас за то, что вы смеете засыпать и просыпаться в теплых постелях, в своих квартирах и домах – в то время как наши народы живут в лагерях беженцев, и предел мечтаний для них – дом с нормальным, а не земляным полом. Мы ненавидим вас за то, что вы смеете быть в безопасности, в то время как небеса над мусульманскими землями чисты и смертельно опасны. Мы ненавидим вас за то, что вы существуете. Мы ненавидим вас за то, что вы отвергли нас и не хотите ничего знать про нас, наши нужды, наши мечты, наше отчаяние. Вы думаете, что ваши системы безопасности, ваши отряды тренированных харбиев – убийц – защитят вас? Что ваш мир – никогда не соприкоснется с нашим? О нет, мы принесем смерть в ваши города, мы принесем свой ад на пороги ваших домов. И лишь тогда, когда вы станете такими же, как и мы – только тогда мы перестанем вас убивать.
* * *
Ворота были уже перед ними – стеклянные врата во чрево нового храма, имя которому – храм Харама.
Женщина, которая хотела войти – в ужасе отшатнулась, а в дверях – были мужчина и женщина. Мужчина был большой и крупный, увидев направленный на него ствол, он не растерялся и сделал попытку схватить его. И почти удачную. Он схватил один ствол и отвел его в сторону – в то время как второй террорист навел на него ствол штурмового ружья и нажал на спуск. Картечь – ударила в человека с близкого расстояния – но он устоял, он был намного крупнее и сильнее любого из террористов – и только от второго выстрела его сломало, и он повалился набок и вся его грудь и живот были разорваны, как будто их грыз дикий зверь. А женщина – холеная, средних лет, которая шла рядом с ним – вдруг открыла рот и заорала, и хотя она была женщиной, а ислам говорит, что женщин и детей убивать нельзя, даже врагов – Салим выстрелил ей в грудь и убил ее, выстрелом ее отбросило назад, и во все стороны полетели пакеты с одеждой, которые она держала. А люди, которые спешили, чтобы выйти к машинам, закричали и заметались – и тут они озверели окончательно и забыли про ислам и про правила и про все, что было до этого. Потому что были мечущиеся впереди люди, неверные, враги, они были беззащитны перед правоверными, перед воинами Аллаха – и были ружья, которые плевались картечью и убивали, уродовали, сносили свинцовым градом все перед собой. И два ружья – заговорили в унисон, опорожняя длинные магазины и наполняя адом одетый в мрамор пассаж перед ними. А через секунду к ним присоединилось третье – а вот четвертое не присоединилось, потому что со стоянки отрывистыми, резкими щелчками загремела винтовка. И шедший последним террорист, который еще не успел принести никого Аллаху – почувствовал, как в спину ударило молотком, и ноги его больше не держат…
* * *
Винтовка!
Винтовка лежала у меня не в багажнике – нечего ей делать в багажнике, в багажник в первую очередь и заглядывают. Винтовка – лежала у меня за передними сидениями, на полу, завернутая в плотную ткань, заряженная и готовая к действию…
Оглушительно бахнул выстрел, за ним еще два. Гладкое. Это было похоже на взрывы хлопушек в новогоднюю ночь, только еще громче…
Быстрее! Мать твою, быстрее!
Достав винтовку, я упал на колено, прикрываясь автомобильной дверью с опущенным стеклом. Брошенные пакеты, распластанный на входе, на земле мужик, оседающая по стене женщина, то ли раненая, то ли нет, разбегающиеся люди. Господи Боже, у них же целый торговый центр под прицелом – охрана тут только магазинным воришкам руки крутить, пока начнут через запасные входы сматываться… тут бойня будет.
Предохранитель в крайнее нижнее, патрон уже в патроннике. Красная галочка прицела на цели – одетом во все черное боевике, то ли с Сайгой, то ли с Вепрем. Он в этот момент повернулся. Уже в дверях, там стреляли вовсю Увидел меня, начал неловко вскидывать тяжелое ружье…
Не успеешь, гад…
Вепрь четырежды, раз за разом дернулся в руках – и боевик начал падать спиной назад, прямо в дверях, заклинивая их. Готов. Еще один боевик – повернулся, выстрелил – раз, потом еще раз. Я успел упасть на асфальт, прикрываясь дверью, машины, достать он меня не сумел, картечь прошла выше, только часть – ударила в дверь.
Я выстрелил еще дважды и, кажется, попал, но не свалил – он оставил попытку вытащить тело своего сородича из-под огня и канул в темноту. Свет внутри уже выключили…
* * *
Салимбек почувствовал, как что-то падает… это был Ислам! Ислам, самый молодой из них, самый усердный в молитве, Ислам, с которым они до утра говорили об Исламе, о рае и о шахаде. И теперь Ислам – падал спиной вперед, на улицу, и глаза его были пустыми – пустыми, и спокойными – спокойными, как будто он уже увидел Аллаха…
Разом забыв все, о чем ему говорили, Салимбек повернулся назад.
– Ислам, о, Аллах!
Где-то на стоянке – зло сверкнул огонек, потом еще раз – и Салимбек почувствовал, как первая пуля прошла совсем рядом с его головой, а вторая пуля – рванула прочную ткань, рванула мясо, оставляя длинную, кровавую борозду. И хотя говорят, что шахиды не испытывают ни страха ни боли – волна холодного, липкого страха окатила молодого террориста. Он понял, что на стоянке кто-то есть, и он стреляет в него, чтобы убить. Это чувство – чувство холода, пробирающего все тело, липкого страха – оказалось настолько сильным, что его тело отшатнулось назад даже без участия разума, делая все, чтобы спастись. Он оказался внутри, перекатился, и скособочившись, побеждал. Его ружье – болталось на ремне.
Двое остальных – Мага и Алишер, которого на самом деле звали Александром, но он принял ислам и стал Алишером – уже прошли короткий отрезок галереи и с криками Аллах Акбар расстреливали людей. Люди бежали от них, а когда в них попадал сноп картечи – их кидало вперед, и они падали на мрамор пола, заливая его кровью. Было весело – видеть, как умирают те, кто шел на них войной, кто рожал тех, кто шел на них войной, кто кормил, поил, обувал и одевал тех, кто шел на них войной. Они принесли смерть сюда – и щедрой рукой сеятеля разбрасывали ее, в ужасе лопающегося стекла и окровавленного скользкого пола.
– Там!
Алишер обернулся.
– Где твое оружие, трус!?
Но тут он увидел ранение.
– Что с тобой, брат?
– Снайпер! На стоянке!
– Что?!
– Клянусь Аллахом!
– Где Ислам!?
– Он стал шахидом!
Алишер понял все сразу – он был старший из всех.
