Вечерняя оправка. Встают заложники, некоторые уже с трудом. Засиделись, отекли, отвыкли ходить.
— Инвалида подождите.
Кто там в охранении? Привычный, дежурный вопрос. Механический. Всё нужно замечать и отмечать просто на всякий случай, даже если нет причины. Всегда!
Первый охранник из бывших заключенных, потому что без маски. Второй — вечный сортирный сопровождающий. Его зовут Магомед. Он даже не протестует — привык к своим обязанностям.
— Магомед, инвалида берем?
— Пусть идет.
Пошли привычным маршрутом.
Дверь. Следующий зал. Брошенные в углу прорезиненные торбы. Не пригодились!
Прошли первый зал, превращенный в туалет, вошли во второй. Первый — под завязку. Туда уже не водят.
Первыми вошли мужчины. Как-то так установилось, что теперь все вместе не заходят. В жизни устраивается всё, если тянется долго. И охране надоело воевать с заложниками. Проще подождать, чем препираться. Куда им спешить? Все они здесь в одной лодке. Все устали одинаково.
— Мы пошли.
Магомед только рукой махнул.
Дверь. За ней другая. Между ними тамбур. Странно, какой-то шум и возня за дверью. Глянуть? Он ближе всех к двери, так как инвалид и ему уступают близкие места, чтобы не ходил, не цеплялся ногами, не таскал в зал…
Подойти ближе, прислушаться к глухому повизгиванию. Потянуть, открыть дверь… Ах ты, черт! Зря сунулся!
Первый охранник, тот что из зэков, и с ним незнакомая девушка. Негодяй сдавил ей горло левой рукой, а правой шарит под юбкой, рвет на ней белье. Оглянулся, заслышав скрип двери, но, увидев инвалида, потерял интерес. Не до него ему теперь. Инвалид в этом деле ему не помеха.
Нет, не должен он ничего делать! Должен уйти, прикрыть за собой дверь и переждать. Но как уйти, как?
Девушка закатила глаза, обмякла и затихла. Похоже, передавил шею, не рассчитал в пылу страсти. Этак он ее совсем прикончит! Шейка-то как у тщедушного цыпленка. Уже не сопротивляется, сознание потеряла!
Теперь она уже ничего сделать не может.
А дверь — верно, надо тихонько прикрыть! Сразу стало темно. Теперь он незаметен.
Вот он, бандит, дышит прерывисто, сопит, ничего не замечая вокруг. Дорвался до запретного. Что-то там рвет у себя на поясе. Поди, ремень.
Сделать к нему два аккуратных шажка, тихо и аккуратно завести за голову руку. Где там у него артерия? Надо вспомнить анатомию, которую они учили почище иных хирургов! Ткнуть, нажать на пульсирующий бугорок. Перекрыть всего на несколько секунд ток крови к голове. Нормальный, обычный борцовский прием. Но смертельный, если подержать пальчик подольше. Но этого лучше не делать.
Поплыл бандит, осел на подкосившихся ногах. Даже ничего не понял, не рассмотрел инвалида в темноте.
Теперь быстро посадить девушку, нащупать ее руку, разжать пальцы и положить ее ладонь на шею неудачливого насильника.
Давай, приходи в себя. Похлопать по щекам.
Кто-то подошел к двери, взялся за ручку.
Всё — секунда!
Отпрыгнуть, упереться плечом в стену, скрючить руки, выгнуть ноги. Но главное лицо — выражение покорности и испуга, чтобы никому в голову ничего не пришло!
Дверь распахнулась, стало светло, первым вошел Магомед и видит такую картину: бандит сидит на поджатых ногах, голова бессильно свесилась на грудь. Перед ним девушка, а рука ее на горле насильника. Он без сознания. Она еле дышит. Убила? Подскочил Магомед, дал девушке оплеуху так, что она отлетела, ударилась головой о стену. Встряхнул охранника. Тот очнулся и тупо посмотрел вокруг. Увидел девушку, Магомеда, инвалида и еще каких-то людей. Что это было? Встал, пошатываясь, поддерживая спадающие штаны.
— Ты что, шакал, с девкой справиться не смог? — зло зашептал Магомед. — Чего лезешь, если она тебя голыми руками чуть не убила!
Бывший зэк испуганно переводил взгляд с Магомеда на девушку. Как так вышло? Как она смогла? И это видел инвалид и, если будет надо, подтвердит?
— Она? — охранник посмотрел на инвалида.
Закивать испуганно, забормотать что-то нечленораздельное.
Ах, какой стыд, когда все узнают, что его, мужика, баба чуть не завалила!
— Магомед, не говори никому. Аллахом молю, засмеют. Меня… и девка! Как посмела? Убью суку!
— Не трожь ее. Всё потом! — Магомед повернулся к сопровождающим, сверкнул глазами: — А вам всем рот на замок. Иначе языки вырежу!
Девушка встала, пошла пошатываясь, ничего не соображая. Как она смогла, как умудрилась? Ничего не помнит, но… как-то у нее получилось… Вцепилась в горло насильника в последний момент, сжала до судорог пальцы и… тем спаслась. На этот раз… А дальше? Что будет дальше? Хреново будет дальше! Сдают у всех тормоза. И рано или поздно… И со всеми с ними одна девушка не справится. Это точно!
* * *
— Вот списки, — подали бумагу Осману.
Много братьев присело на нары от Смоленска до Хабаровска и Магадана. В каждой зоне парятся. Длинные списки получились.
— А «Белый Лебедь»?
Эк, куда хватил! «Белый Лебедь»! Там бессрочку тянут — от звонка до ямы за особо тяжкие. Там много таких, но кто же их оттуда выпустит?!
В списке все больше такие, кто по хулиганке да за мелкие грабежи. Легкие статьи. Таких и отпустить не жалко. А на тех трупы гирляндами висят. Им хода за колючку нет. Только Осман по-другому считает.
— Сюда мне их. Самыми первыми!
— Этот вопрос мы решить не можем. Это только Президент и специальная комиссия.
— А мне по барабану! Мне нужно, чтобы они были здесь!
— Вряд ли это возможно. Пожизненных не отпускают. Таких прецедентов не было.
— Отпустите. Передай своему Президенту, что я буду резать заложников. И картины ваши. Не по одной — по десять штук!
И перед дворцом, на улице, на колени встали десять заложников. И рядком с ними десять картин, мировых шедевров. Перед каждой картиной бутылка с бензином, а перед заложниками террористы с ножами.
За ограждениями толкались десятки журналистов, их камеры передавали это во все страны.
— Если не выполнят мои условия, я буду каждые три часа сжигать по одной картине, а потом убивать по одному заложнику, — пригрозил Осман.
И время пошло! Это была не пустая угроза.
Прошел час, за ним второй. Через три часа один из боевиков подошел к картине, поднял бутыль с бензином, открутил крышку и… плеснул на холст.
Все ахнули. Весь мир ахнул подле экранов телевизоров и мониторов.
Террорист вынул зажигалку, щелкнул и поднес огонь к картине. Бензин вспыхнул, взвился прозрачным синим пламенем. Занялась картина. Затрещали масляные краски, которым было двести лет. В пламени стали коробиться и корчиться люди в рыцарских доспехах. Они мученически погибали в огне, не имея возможности сойти с холста…
